Джейсон: Уф. Мм… хммм. Конечно, я заинтересован. Но, уф, думаю, что мне нужно минуточку подумать. Хотя бы проснуться. Я могу подумать и перезвонить вам?
Тэд: Но здесь есть одна штука…
Джейсон: А здесь есть штука?
Тэд: Короче, мы собираемся сделать из этого какую-то штуку на День святого Валентина, поэтому хотелось бы снять материал в пятницу. Послезавтра. Поэтому нам нужно достаточно быстрое решение.
Джейсон: Вы можете дать мне сорок пять минут?
Тэд: Подумайте час.
Я нацарапал номер Тэда на абажуре лампы и повесил трубку. Я находился в замешательстве, произнеся вслух: «Черт возьми!» В тот же самый момент я принялся нарезать круги по своей квартире. Та пресс-проституционная часть меня, дремавшая досель, норовисто лоббировала голосование в пользу ответа «Да». Ты — борющийся за существование неизвестный писатель, тонущий в долгах и полной безысходности. А тут — национальное… нет, интернациональное воплощение Великого Бога — Телевидение призывает тебя в свои благоухающие и высокочастотные электромагнитные аналоговые и цифровые волны, обращаясь за твоими знаниями, знаниями настолько важными, что Великий Бог тут же, посредством его неоспоримой вездесущности и кажущегося всемогущества над всем человечеством, наделит… нет… внедрит указанное знание в сознание каждого коммерчески значимого мужчины, женщины или ребенка, составляющих гигантское всемирное население компании Эй-би-си.
Но в то же время более здравомыслящая моя часть — это та, которой придется отвечать по телефону, когда раздастся Звонок от моих родителей (а о том, что это произойдет, вы можете биться об заклад даже на собственную задницу) через несколько секунд после или, что еще хуже, возможно, во время трансляции этого раздела с требованием объяснений происходящего. Они будут говорить: «Позор! Позор тебе даже за то, что ты только мог подумать о выступлении перед аудиторией миллионов вполне нормальных телезрителей и их впитывающих все без разбора отпрысков и разглагольствовал о своем мерзком пенисе.
А наркотики? Не забывай о наркотиках! Ах ты, негодник.
Продолжаю ходить кругами. Не могу остановить движения. Звоню нескольким друзьям, четырем, чтобы быть точным. Конечно же, их голоса разделились поровну. Те, кто работает по связям с общественностью и в медицине, в унисон стонут об отсутствии у меня здравого смысла и о неизбежном роке, который постигнет меня в силу этого отсутствия. Те, кто красит волосы в вызывающе ненатуральные цвета и работает на поприще музыки и графического дизайна, считают, что любое промедление абсурдно, что у меня нет выбора. То есть, нравится мне это или нет, это моя работа, и я, без всякого сомнения, должен оповестить их о времени передачи.