Что правда, то правда.
Выхватив у меня зажигалку, он прикуривает и глубоко затягивается. Он передает косяк мне и каким-то образом говорит, задержав дыхание:
— Никогда не спорь с судьбой… за Дело. Затраханная Эй.
Когда бутылка была до половины допита, а косяк до половины докурен и мы уже сидели на пожарной лестнице и наблюдали, как переодевается девушка в соседней квартире, Крис почти полностью убедил меня в том, что меня действительно подставили какие-то подлые бывшие знакомые. Я уже мысленно соглашался с этим, когда послышался стук во входную дверь. Выражение ошеломляющей неожиданности на моем лице полностью затмилось неверием и шоком на его.
— Ха! — воскликнул я. — Это правда!.
Я ощущал себя победителем, хотя совершенно пьяным и заторчавшим на уровне жирафьего зада. Я был не расположен даже к попытке открыть дверь, не говоря уже о том, чтобы вещать для звукозаписи, предназначенной миллионной аудитории. Я не мог вспомнить даже свое второе имя и глубоко сконцентрировался, пытаясь сделать это, когда снова постучали, на этот раз даже сильнее.
— Лучше ты открой. Это твоя работа, — сказал Крис, спокойный, как далай-лама.
Конечно, он — спокойный. В Эй-би-си и мысли не было, чтобы брать у него интервью. Все, что от него требовалось, — это сидеть спокойно, несомненно, за камерой, пить свой проклятый шнапс и втайне радоваться, наблюдая полный развал передачи.
В каком-то смысле, после прихода Криса, я почувствовал себя более параноидным, чем Джон Боббит[13] на сходке точильщиков ножей.
— А что, если это полиция? — подумал я, или сказал, или подумал, что я подумал, но фактически сказал, потому что Кристофер следом ответил:
— Я считаю, что это было бы для тебя сейчас меньшей из двух бед. Открывай эту гребаную дверь.
Мы осторожно пролезли назад через окно в ванной, и я крикнул в направлении двери:
— Кончаю! Иду! — Затем, взглянув на Кристофера, все еще затянутого в черную кожу мотоциклетного костюма так, что весь мир мог бы признать в нем Хромого из «Криминального чтива», без маски со щелью на молнии для рта, и поняв возможный гомоэротический подтекст того, что я только что прокричал в дверь сквозь пелену дыма от марихуаны, я по-новому сформулировал свое заявление: — Сейчас я подойду.
Здорово. Они думают, что мы в спешке натягиваем на себя снятую одежду. Это плохо. Через дверной глазок мне видна вся толпа, никто из них не выглядит агентом правоохранительных органов или как-то связанным с правопорядком.
Я открываю пять замков на двери (что, принимая во внимание мое в значительной степени измененное состояние, мало чем отличается от искусного решения одного из этих чертовых кубиков Рубика) и встречаю три улыбающихся лица: одно мужское, два женских. Я ничего не говорю. Черт… Я все еще пытаюсь вспомнить мое второе имя. Женщина ближе всех ко мне, женщина-главарь, начинает: