Солдатские ботинки, носки и брюки поочередно быстро падают на пол. А я осторожно карабкаюсь на тележку-кровать, придерживая рукой бедного сморщенного Орделла.
— Ух, святой боже! — поворачиваясь в мою сторону, восклицает он. — Времени у нас в обрез.
Интересно, этот парень в самом деле лицензированный врач или он часто смотрит телевизор?
Он выжимает полтюбика К-Y желе[60] на руку в перчатке с таким звуком, что в любой другой ситуации я заржал бы по-молодецки. Он осторожно приподнимает мой умирающий член, но, наверно, не достаточно осторожно, поскольку я теряю сознание. На самом деле я пытаюсь потерять сознание. Но, в тон теме сегодняшнего вечера, мне это не удается. Он обильно наносит содержимое второй половины тюбика смазки на Орделла. Я чувствую себя на съемочной площадке самого бездарного из всех когда-либо снятых порнофильмов на гомосексуальную тему. В моменты, когда он что-то делает с кольцом или каким-то образом просто прикосновением определяет его наличие, я бьюсь в агонии, тем самым еще больше беспокою Орделла и раздражаю доктора. А он спокойно смотрит на меня и произносит лучшее из того, что я слышал в последнее время:
— Тебе нужно уколоться.
Аминь, брат.
Мой доктор выходит. Я молю каждое божество, о котором когда-либо слышал. Я даже выдумываю нескольких и молю и их тоже. Я слежу за ненормально большими часами на стене. Его нет уже четыре минуты.
Ну вот он возвращается, ведя за собой женщину, медсестру. Она открывает рот. С громким вздохом. Как и медсестра в кинофильме «Человек-слон»[61], которая, несмотря на предупреждения врача, не может справиться с собой. Она глядит мне прямо в глаза, улыбаясь:
— Привет, я Сюзи.
Я отвечаю гримасой.
— Да у нас этого здесь достаточно, — говорит она доктору, вонзая иглу для внутривенной инъекции мне в руку.
Несмотря на то что это чертовски болезненно, я приветствую эту боль — это хоть что-то, что отвлекает меня от происходящего там внизу. Поначалу я очень тревожусь, когда мне кажется, что к моим венам что-то подключили. Но сразу же сдаюсь. Вокруг меня профессионалы. Что бы им ни пришло в голову сделать со мной, мне от этого будет не хуже. Эту битву я проиграл.
Пока она устанавливает мне капельницу, у нее с доктором происходит оживленный разговор на непонятном мне языке. В этом разговоре я практически ничего не понимаю, кроме того, что мне собираются ввести внутривенно восемь миллиграммов морфия и один миллиграмм Ативана, и это опять-таки звучит медоточиво.
Они бросаются терминами типа «приапизм» и «пенильная инкарцерация». Черт… неужели мне придется сесть в тюрьму только из-за этой мелкой выходки? Они что, написали «5150»