Лицо Ивина было бледным, у губ легли глубокие складки. Глядя куда-то в угол, он тихо проговорил:
— За это судить будут.
— Возможно. А что делать? Ждать, пока начнет падать скот? За такое тоже не погладят по голове.
Ивин снова опустил голову, затормошил пуговицу. Он не слушал, о чем дальше говорил Кондрат. Беспокойные думы одолевали его. «Почему он всегда лезет на рожон? Мало ли из-за него неприятностей было? Нет, такое решение подписать — просто убить самого себя».
Кондрат не мешал ему думать. Решил дождаться, что все-таки он скажет в свое оправдание.
— Больно прыток! — наконец выговорил Ивин. — Знать, в большие люди метишь! Что ж, каждому своя дорога. Только другим не мешай жить. Мы с Горбылевым из-за вас по миру идти не собираемся.
Слова эти взорвали Кондрата. «Разорили колхоз, а пеняют на других!» Он поднялся, резко бросил:
— С утра семена начну переправлять на ферму. Если что обдумаешь более разумное, приходи. Не то поздно будет! — Не попрощавшись, Кондрат вышел из магазина.
Весь остаток дня он не знал, куда деться: то слонялся из угла в угол по избе, то выходил во двор, но, не найдя по себе дела, снова шел в дом. В ушах все еще звучали слова парторга: «По миру идти не собираемся». «Трус! За шкуру свою трясется. Колхоз ему так себе, главное — магазин, выручка».
Вечером пришла Жбанова и сообщила: кроме Горбылева, под решением подписались все.
Ветер наконец снял дымную пелену облаков, обнажил глубину неба. Сразу все ожило: расплавился на солнце снег, засверкали перламутром лужи, в оврагах заворковали ручьи.
Кукурузные зерна с рубчиком посредине отливали позолотой. Они, как живые, лились в котлы. Кондрат вместе с доярками плескал в них воду, подносил к плите дрова. Распаренные семена перемешивались с резкой, разносились по стойлам.
Коровы сначала ткнули в кормушки морды недоверчиво, но, лизнув раз-другой, набросились на корм.
— Шуму будет в достатке, — разглядывая разбухшие зерна, сказал Кондрат.
Жбанова испуганно взглянула на него.
— Покормили, может, и довольно?
— Что имеешь в виду?
— Все о семенах.
— Как дальше жить думаешь?
— На бугорках щетинка показалась, — кивнула Жбанова на выгон.
— Это разве корм? До настоящей травы еще закукуешь. — Кондрат обернулся к ней, в упор спросил: — Боишься?
Жбанова опустила голову, промолчала.
— Не по своей воле, Анастасия Гавриловна, травим. Колхозники обязали нас. Поняла?
Кондрат свернул цигарку, но курить не стал, заложил за ухо.
— Мы не только спасем стадо, пойми это. Нам нужно и молоко и мясо. Здесь потребны меры крутые, иначе делу хана.