Пушки стреляют на рассвете (Бакланов) - страница 34

Беличенко сам видел, как этот комбат погубил батарею, в тот момент мог бы расстрелять его, но сейчас ему по-человечески было его жаль. А чем он мог помочь?

— Слушай, комбат, — сказал он, — у тебя два трактора. Мы одним тянем две пушки. Дай трактор.

На минуту в глазах комбата мелькнула надежда. Он подумал, что если поможет выйти этой батарее, то и с него таким образом снимется вина, но тут же понял всю бессмысленность этой надежды. Уже тем, что батарея Беличенко, двое суток после него державшая южную окраину, вышла из города, не бросив пушки, этим самым подписывался ему приговор. И, устыдившись минутного малодушия, поняв, что за просьбой Беличенко стояло: «Все равно ведь пушек вам не спасти», он махнул трактористам:

— Моторы!

Какая бы судьба ни ждала его, он шел ей навстречу. И в этом одно было ему горьким утешением: он от своей судьбы не прятался.

Без зависти — чего уж сейчас завидовать! — он сказал Беличенко:

— Не могу, капитан. Дал бы трактор, да видишь сам…

И они пошли навстречу пожару, откуда отходили сейчас последние бойцы.

Среди людей, оставленных Беличенко у трактора, был и писарь Леонтьев. Стоя на коленях на гусенице, сунув головы в мотор, трактористы копались в нем с мрачной решимостью. Они отвинчивали какие-то непонятные Леонтьеву детали, смотрели их на свет пожара. Некоторые тут же ставили на место, другие клали на масленую тряпку, разостланную на гусенице. То Московка, то Латышев, не оборачиваясь, коротко бросали Леонтьеву:

— Ключ подай на двенадцать! А ну, крутни рукоятку!

Он срывался с места, делал, что говорили, и, подавая ключ или ветошь, старался по лицу догадаться: «Готово? Нет?» Но трактористы опять лезли в мотор.

Не занятому делом Леонтьеву было сейчас тяжелее всех. Он прислушивался, вытянув шею, и каждый близкий выстрел отдавался в его сердце.

Пошел снег. Незаметный внизу, он красной метелью кружился над домами, на фоне зарева. Спины трактористов, земля вокруг — стали белыми, только на капоте трактора снег таял от тепла, и краска мокро блестела.

Вдруг трактор взрокотал, Леонтьев вздрогнул, и сейчас же Латышев махнул рукой: «Глуши!» Они поспешно прикручивали последние детали.

Вернулся Назаров, ходивший искать кого-нибудь живого поблизости. Он пришел со стариком венгром. Подведя его к трактору, громко, точно глухонемому, говорил:

— Лопату нам, понял? Лопату нужно! — и почему-то показывал два пальца. — Лопата, разумиешь?

«Разумиешь» было, правда, не венгерское слово — украинское. Но все же и не русское. И Назарову казалось, что так венгру будет понятней, раз не по-русски.