– Тим, я так рада, что ты здесь и ждешь меня, – прошептала Мэри.
Ее появление его не напугало, он даже не вздрогнул, словно почувствовал ее присутствие в ночной тишине. Тим прижался к Мэри, а она, одной рукой обнимая за шею, вторую положила ему на живот. От ее прикосновений мышцы живота судорожно сжались и замерли, будто он перестал дышать. Тим повернул голову, чтобы видеть ее лицо. Всем своим обликом он излучал спокойствие. Его серьезные глаза были подернуты серебристой пеленой, сквозь которую он смотрел на нее, но видел не Мэри Хортон. Тронув губами ее губы, Тим стиснул ее руку. Этот поцелуй был не похож на первый. Он дарил ощущение томного сладострастия и некоего колдовства, словно человек, которого Мэри вывела из мечтательных раздумий, был вовсе не Тимом, а духом бархатной летней ночи. Без страха и колебаний Тим заключил Мэри в объятия и взял на руки.
Он спустился с террасы в сад и зашагал по короткой траве, не издававшей ни звука под его босыми ногами. Мэри порывалась возразить, заставить его вернуться в дом, но потом передумала и уткнулась лицом ему в шею, подчинив свою рассудочность его странной молчаливой целеустремленности. Тим отнес Мэри под сень камфорных лавров, посадил на траву и опустился рядом на колени, кончиками пальцев нежно водя по ее лицу. От переполнявшей ее любви Мэри, казалось, оглохла и ослепла – словно тряпичная кукла, клонилась вперед, руки безвольно повисли, голова падала ему на грудь. Распустив ей волосы, Тим перешел к одежде – раздевал с сосредоточенной медлительностью и каждую вещь аккуратно сворачивал и складывал рядом. Мэри сидела с закрытыми глазами, стыдливо сжавшись в комочек. Каким-то чудом они поменялись ролями, и Тим совершенно непонятным образом занял доминирующее положение.
Раздев Мэри, он положил ее руки себе на плечи и обнял. Она охнула, открывая глаза. Впервые в жизни она прижималась к голому мужскому телу, и ей ничего не оставалось, как отдаться на волю своей чувственности. Мэри пребывала в состоянии, подобном гипнотическому трансу, словно грезила наяву, но эта греза была более осязаемой и реальной, чем весь мир за границами темноты под кронами камфорных лавров. Неожиданно шелковистая кожа под ее ладонями обрела форму и плоть: тело Тима. Придавленная им к земле, она обнимала его, и это было фантастическое ощущение: ничего более желанного жизнь не могла бы преподнести Мэри. Подбородок Тима колол ей шею, пальцы впивались в ее плечи, его пот стекал с нее. Она осознала, что его переполняет бездумный восторг, который передался и ей. И было не важно, молодая у нее кожа или старая. Главное, что Тим находился в ее объятиях, сливался с ней, и это она, Мэри, дарила Тиму блаженство, столь полное и безотчетное, что он отдавался ему со всей своей природной естественностью, освободившись от цепей, которые всегда будут сковывать ее.