Накануне, 9 марта 1911 года, министр внутренних дел и председатель Совета министров Петр Аркадьевич Столыпин получил письмо Императора. Это был ответ на прошение об отставке. Государственный совет и Дума отказывались поддержать решительную политику премьера по оздоровлению государства. Смелые предложения оставались непонятыми. Пресса бешенствовала...
"Петр Аркадьевич, - писал Государь, - Вашего ухода я допустить не желаю. Ваша преданность мне и России, Ваша пятилетняя опытность на занимаемом Вами посту и главное Ваше мужественное проведение начал русской политики на окраинах Государства... (Здесь премьер на мгновение задумался и перестал читать. Звучало странно: "...главное Ваше мужественное поведение..." Как это понять? И вдруг догадался: Государь не выделил "главное" запятыми, сбилась интонация, на самом же деле следует читать: "...и, главное, Ваше мужественное..." - ну, и так далее.)... побуждают меня всемерно удерживать Вас. Я вперед знаю, что Вы согласитесь остаться. Это требует, этого желает всякий честный русский". В конце записки Царь сообщал о полном своем доверии и просил быть в четверг, в 11 утра.
- Это Рубикон... - сказал вслух и повторил твердо:- Рубикон. Новомодных электрических звонков не признавал и позвонил в традиционный для этого кабинета колокольчик. В него все звонили: Сипягин (убит), Плеве (убит) и вот теперь он, Столыпин. Роковой колокольчик...
Вошедшему секретарю приказал (прозвучало вежливо, посторонний мог подумать, что просит):
- В Царское поеду утренним. Благоволите распорядиться, чтобы автомобиль был подан вовремя.
Собственный вагон, охрана, все как всегда, и все же мрачное предчувствие: чем бы ни кончилось с Государем- все заканчивается. Почему такие мысли - объяснить не мог. Бесконечные баталии в Государственном совете, наступление "правых": "жиды, жиды, жиды..." Но: борьба за русское национальное начало во внутренней политике не есть борьба с "жидами". Это другое. Однако- традиции, традиции (весьма дурные) сильны, и с этим, видимо, ничего не поделаешь. Императору придется сказать все...
Поезд тронулся и, мгновенно набрав ход, оставил позади серую громаду города.
За зеркально чистым окном заснеженные предместья, равнина, бескрайнее поле, окаймленное не то дальним лесом, не то чернеющим обманно кустарником - какая, право, тоска. Сонная, убаюкивающая - морок, да и только! За что бьются патлатенькие эсеры, народники, как их там... большевики? Да за общину, черт побери! Они знают: когда русский человек один - он сам за себя. Он надеется только на себя! Для них, худосочных и загребущих, это смерть! Вот когда скопом... Когда толпа... Толпой легко управлять, потому что не надобно сути! А только вовремя произнесенная гадость. Мерзость. Она захватывает, тащит, и вот уже не люди, но вяло текущая слизь. Или наоборот - озверевшая от злобы и ненависти масса, бешеный поток, и нет преград, устоев, веры и любви - все сметается, топчется, уничтожается... Как не допустить, остановить?