Сердце волка

Я оперлась локтями о каменный подоконник, свесила голову, вглядываясь во двор замка. Пусто и тихо. Долгожданная весна ударила в лицо запахами свежих почек и прелой травы, а порыв теплого ветра растрепал волосы. Огненные пряди закрыли глаза, заструились по серому камню рыжим водопадом.

В моей «темнице» три окна высотой в два моих роста, и все распахнуты настежь. Я так сильно ждала весну, чтобы распахнуть их, но вот она пришла и оказалась пыткой. Лучше вовсе не видеть этой молодой поросли за воротами замка, шахматной доски полей, над которыми поднимается пар, изумрудных макушек деревьев.

Где-то за углом по-весеннему заржала лошадь, и, узнав голос Леди, я перевесилась через подоконник, пытаясь увидеть покатую крышу конюшни. Вдохнула упругий воздух с нотками гари и в сердцах обрушила ладонь на серый графит.

Стена поглотила удар, руку скрутило от боли до самого плеча, а в воздухе почему-то запахло грозой. Сзади что-то стукнуло, и я, распрямив спину и осторожно придерживая ушибленную руку, обернулась.

Статная женщина с затянутыми в узел волосами, в темном строгом платье попыталась мне улыбнуться. Ее плотно сжатые, не привыкшие улыбаться губы воспротивились этой попытке, и выражение лица у женщины стало, точно она жабу проглотила. Видимо, посчитав дань этикету выполненной, она поставила серебряный поднос на стол. Полусфера крышки над блюдом тревожно звякнула.

Камеристка старшей сестрицы вошла неслышно, явно надеясь застать меня за чем-нибудь эдаким, хотя что эдакого можно сделать в этом каменном мешке.

Я сдула прядь со лба, скрестила на груди руки и поинтересовалась:

— А где Мила?

Мне не ответили, с невозмутимым видом расстелили салфетку и водрузили на нее блюдо под круглой серебряной крышкой, кофейник и чашку.

— Где Мила? — повторила я.

Тишина.

Я сделала шаг навстречу, и камеристка споро отступила от стола, даже поднос не взяла.

— Я к тебе обращаюсь, — процедила я, подходя вдоль полукруглой стены к двери с другой стороны.

Камеристка поняла, что разговора не избежать, и, скрипнув зубами, ответила:

— Теперь мне поручено прислуживать вашей милости.

— Ты оглохла? — спросила я.

К проему в полу, под люком которого виднеются ступеньки лестницы, мы подошли почти одновременно, но я оказалась проворней, преградив камеристке путь к отступлению.

Щеки женщины вспыхнули. Она скривилась, словно укусила лимон.

— Мила больше не придет, — все же ответила она. Пожевала губами и добавила: — Ее перевели на кухню.

— На кухню? Мою камеристку?

Женщина вздохнула и отвела взгляд.