Кто-то из возниц одобряюще хмыкнул.
Я снова присела, ощущая себя глупо, и двинулась в направлении, указанном Андре.
Умывшись, пожевав горьковатую палочку, пропитанную эфирными маслами мяты и эвкалипта, и прополоскав рот, я вернулась к месту стоянки. Мы сделали небольшой крюк по лесу, и сейчас от дороги карету надежно укрывает молодая рощица. Лошади жадно хрупают овсом прямо из мешков, подвешенных к мордам.
Когда я вернулась, Андре и оба кучера — кажется, их зовут Джен и Стал — приподнялись. Возницы явно решили отойти, но я робко попросила их вернуться.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. В дороге рамки этикета, несколько, мм, шире.
— Да мы ничего, миледи, мы тут, рядышком…
— Останьтесь, пожалуйста, — сказала я и зябко поежилась. Вода в ручье ледяная, а весна еще не вполне вступила в свои права, и, несмотря на яркое полуденное солнце, кое-где в лесу лежат талые полянки снега.
— Миледи — своя, ребята, — довольно сказал Андре, помогая мне устроиться на полене, накрытом покрывалом. — Видели бы вы, как ловко она стреляет из лука! Между прочим, прямо из седла! В детстве сельские ребятишки звали ее маленькой амазонкой.
Я вздохнула. Ну, хорошо хоть про фею Эю не вспомнил.
— Андре, — мягко сказала я. — То есть герцог де Шеврез…
— Понял-понял, молчу, — сказал Андре и протянул мне высокий походный кубок, над которым витал невероятный аромат.
Когда я изумленно вытаращила на него глаза, довольно пояснил:
— Да-да, кофе. Собственноручно сварил в котелке. Для тебя.
У меня все слова закончились. Какой же он!
— Хоть и гадость редкостная получилась, леди, — буркнул Джен, и Стал закивал, подтверждая слова друга.
Андре поморщился.
Я отхлебнула из кубка. Горький, ароматный, чуть с кислинкой, мм, прямо как я люблю!
— Невероятно вкусно, — сказала я Андре. — Спасибо.
— Понял?
Андре обернулся к кучеру, подбоченившись.
— Ну, это миледи из вежливости. По мне так пойло пойлом, — пробурчал Джен.
— Что ж пил тогда? — спросил Андре.
— Так ведь интересно, что вы там, господа, пьете да нахваливаете, — пояснил за товарища Стал и поморщился: — Правда, гадость невероятная. Горькая, аж челюсть сводит… По мне, так лучше горячего эля ничего нет.
Я не выдержала, прыснула, Андре тоже хмыкнул.
— Приедем в трактир на ночь — получите.
Джен довольно крякнул и затолкал в рот оставшуюся половину бутерброда.
Андре заботливо протянул мне ломоть черного хлеба с куском ветчины, сыром и огурцом.
Глядя, как ловко управляются с этим нехитрым угощением мужчины, я поняла, что дико проголодалась.
Закрутила крышку на походном кубке, чтобы любимый напиток не утратил драгоценного тепла, и ухватившись двумя руками за бутерброд для какого-то великана, вгрызлась в нежное, как крем, мясо, сыр, пышный хлеб. Огурец хрустнул на зубах, конечно, мне одного такого бутерброда за глаза, но, боги, до чего же вкусно!