— Я, признаться, завидую тебе, что ты так легко и быстро справился с собой… Молодец! Клянусь, молодец! А я вот и сам хочу завязать, да не получается… Полтора года в колонии отсидел. Научили меня там многому. Мы с тобой и знать не знали такого…
— Как же ты угодил в колонию?
— А помнишь, как мы с Мусой к тебе в мастерскую приходили? Ты еще меня по зубам треснул.
Я отрицательно покачал головой; быть может, он меня для того и притащил в ресторан, чтобы потом отомстить за оскорбление. Рома заметил мою нерешительность.
— Не бойся, я не злопамятен… Вот после этого я и хотел завязать. Сказал Мусе, что пойду работать, как Ази, буду деньги матери домой приносить… Да и отец на фронте. Муса немного опешил — и говорит: "Ты что, вроде Ази хочешь в маменькины сынки записаться?” А я отвечаю: "Этот маменькин сынок тебе в пузо угадал совсем неплохо… " Ну, мы с ним разругались, и я пошел к себе…
Подошла официантка с заказом. Вместо сухого вина принесла крепкое: сухого не оказалось. Рома поглядел на счет, вытащил пачку денег и отсчитал официантке семнадцать тридцатирублевок. "Сдачи не надо!” Официантка рассыпалась в благодарностях.
— Так вот, — продолжил он свой рассказ. — Подхожу я к дому, а меня соседи встречают. Иди, говорят, скорей, тебя мать ждет. А что такое? Придешь — узнаешь… Я испугался: может, меня там милиция дожидается, на след напали. Захожу, — а у нас полно женщин, мать плачет… Пришла похоронная на отца… Остались мы одни: у матери нас четверо, я самый старший. Стал я искать работу. Ходил-ходил, но никуда меня не принимали. А в доме положение все тяжелее: не было даже денег хлебные карточки отоварить. Взялся я за старое… По карманам лазил, воровал и по магазинам. В доме стало малость получше. Вернулся я как-то после одной удачной комбинации. А тут как раз облава. Повязали меня, нашли деньги, карты, альчики… Через три дня повезли в г. Каспийск, в детскую колонию. Просидел там полтора года, вернулся домой. А дома… Младший брат от голода умер. Вот так, и живу, дружище.
Он разговаривал со мной как со взрослым. Я прекрасно понимал его и сочувствовал, не зная лишь, как сочувствие это выразить.
— Давно вернулся? — спросил я.
— Всего две недели. Успел старых приятелей встретить, возобновить, так сказать, знакомство… А что у тебя? Впрочем, ты же завязал.
За беседой время пролетело незаметно. Надо было расходиться, меня ждали дома. Мы распрощались. Я шел к матери, но во мне горело желание остаться с Ромой… Почему же он сам не предложил мне пойти с ним, заняться нашим прежним делом? Моя теперешняя работа показалась мне невыносимо скучной и нищенской: ведь я видел, сколько денег было у Ромы, как свободно он распоряжался ими… Разве я хуже?