Тут один детский голос взвился и вылетел в трубу. Первый женский голос последовал за ним. Затем и другой женский голос взлетел по трубе, а еще один детский устремился ему вослед. После вылетел в трубу вопль, и второй вопль за ним следом. Потом через трубу пролетел первый человеческий голос, что был слышен в музыке. Самые разные звуки и голоса исчезали один за другим. Скоро уже ничего не было слышно в доме, кроме грохочущих, дрожащих раскатов грома. Затем гром начал затихать, дрожь и трепет все слабели и слабели, сила терялась, мощь убывала, пока, наконец, от грома не осталось ничего, кроме низкого рокота. Рокот замирал, замирал, до тех пор, пока не обратился в дыхание. Затем все умолкло.
Запел петух!
Едва петух запел, Дева с Крепкого Холма вскрикнула и лишилась чувств. Никто и не пошевелился. Похоже было, будто все зачарованы. Наконец вскочил Большой Тинкер.
– Ну, слава Богу, – сказал он. – Да что это с вами? Возьмите-ка вдвоем эту девушку, женщины, да вынесите ее наружу, на свежий воздух.
Ее вынесли проветриться, и она пришла в себя.
– Где священник? – спросил кто-то.
– Он уже давно ушел домой, – ответил Микиль.
Вскоре Дева с Крепкого Холма явилась снова, жива и полна сил, и выговаривала женщинам, которые ее выносили, что незачем было так беспокоиться, потому что ничего особенного с нею не случилось – не больше, чем со всеми прочими, и правильней им было бы оставить ее в покое, вовсе не стоило так хлопотать!
Волынщик заиграл джигу, которая была уже совсем не колдовской музыкой, и танцы снова покатились так же резво и весело, как и в самом начале вечера. Петух пел опять и опять, но ни Дева с Холма, ни кто другой уже не обращал на него никакого внимания. Пошли музыка и танцы, волынщики заиграли, сменяя друг друга, башмаки колотили по плите, еды и питья было сколько угодно, покуда дневной свет не постучался в двери.
Арфиста нашли спящим, а одного волынщика пьяным. Но ни сон, ни опьянение не брали того, кто играл колдовскую музыку, хоть и выпил вина он преизрядно.
Прежде, чем день разгорелся, свадебное сборище рассеялось и люди разошлись по домам – все, кроме Большого Тинкера, волынщика, что играл колдовскую музыку, и Микиля с его матерью. Все четверо изо всех сил прибирали дом и расставляли все по местам. Колдовская музыка не выходила у Микиля из головы. Очень ему хотелось узнать, откуда волынщик научился волшебной музыке сидов. Микиль подождал, пока представится возможность, и задал ему вопрос.
– Послушай, Шон, – сказал он. – Какую удивительную музыку ты сыграл нам вчера вечером. Никогда я подобной не слыхивал. Не думаю, что найдется в Ирландии еще хоть один человек, кто сможет сыграть такое.