Она шумно выдохнула.
– Ладно, ладно. Дай я только брошу сумку и скажу маме.
– Давай, – кивнул я. Я заметил, что она сказала не «моей маме», а просто – маме, как дети обычно говорят одному родителю про другого.
Мой мозг не позволял мне даже начать анализировать свои чувства. Я смотрел на дверь, пока Эш снова не вышла. Она скрутила волосы на макушке в пучок, как всегда делала ее мать. Ее лицо было напряжено, и она поморщилась, протягивая мне мою рубашку.
– Черт, она там совсем расстроена. Пошли.
– У нас с твоей мамой некоторые недоразумения…
– Сложные взрослые вещи, – сказала она, повернулась и пошла по улице. – Пошли.
Я взял рубашку и пошел за ней, как щенок на поводке. Она шла уверенно, не оборачиваясь, а я трусил позади.
– Ну же, это всего в двух кварталах. Ты так и будешь тащиться за мной всю дорогу?
Я прибавил шагу и пошел с ней рядом.
– Расскажи мне о себе. Ты тоже музыкант, как мама?
– Я умею играть на пианино, но нет, я не музыкант. Я предпочитаю визуальную информацию; думаю, я скорее в тебя.
– Да? – В собственном голосе я расслышал надежду и гордость.
– Да. Думаю, из этого получится что-то стоящее.
Я не понял, что она имела в виду. Она продолжала идти.
– Я хочу стать графическим дизайнером.
– Это здорово. Ты хорошо учишься?
– В школе мне легко, нечего делать. Скучновато, конечно, но я стараюсь. И не то чтоб у меня был большой выбор, да?
Кто это существо?
Она указала на кафе по соседству, и мы зашли. Эш заказала латте и кекс, а я свой обычный черный кофе. За стойкой работал симпатичный парень, и я заметил, как Эш строит ему глазки.
Я потрясенно посмотрел на нее. Девочки-подростки до сих пор были для меня совершенно чужеродным элементом.
– Что? – спросила она.
– Нет, ничего.
Мы сидели за маленьким круглым столиком у окна и смотрели на улицу.
– Хороший день. Люблю весну.
– Мы с тобой будем говорить о погоде? – спросила она напрямую, но спокойно. Я все не мог привыкнуть к ее уверенности в себе.
– У нас с тобой нет никаких инструкций, Эш.
– Я знаю и стараюсь отнестись с пониманием, но взрослый-то здесь ты…
– Ты права, – я чуть не подавился.
– Слушай, я знаю всю вашу историю. Мама была со мной очень честной, пока я росла, и теперь, когда мы поняли, что ты вообще ничего не знал про меня все это время.
Я почувствовал облегчение. У нее отлично получалось позволить мне расслабиться.
– Это правда, я ничего не знал.
– Тебя никто не винит.
– Это меня не волнует. Но, раз мы об этом заговорили, скажи, что ты думала обо мне раньше, когда считала, что я не хочу тебя знать?
– Ну, у мамы был своего рода альбом про тебя. Там были фотографии, и записки, и всякие штуки, еще с тех пор, как вы учились в колледже, и потом она вырезала статьи о тебе, и твои работы и все время добавляла туда. – При мысли, что Грейс это делала, у меня захватило дыхание. – И она всегда брала меня посмотреть на твои фотографии, когда их выставляли на витринах в центре, но мы никогда не обсуждали твою личную жизнь.