Наверное, Вы и сами обращали внимание на то, что иногда чем больше человека уговариваешь, тем тверже становится его позиция. Значит, что-то мы делаем неверно. Надо перестать «давить». И начать делать что-то другое.
Ответ мой вашей милости известен:
Я поклялся святой субботой нашей,
Что неустойку полностью взыщу,
А ваш отказ явился бы отменой
Венецианских вольностей и прав.
Вы спросите, зачем предпочитаю
Фунт падали трем тысячам дукатов?
Я не отвечу. Ну, пускай мне так
Взбрело на ум. Достаточный ответ?
Что, если дом мой беспокоит крыса
И мне за яд не жаль и десять тысяч
Дукатов дать? Достаточный ответ?
Один не любит чавканья свиньи,
Другие бесятся при виде кошки,
А третьи, чуть волынка загнусит,
Сдержать мочи не могут, — ибо придурь,
Тиран души, внушает им пристрастья
И отвращенья. Вот вам и ответ.
Как нет разумных поводов к тому,
Что этот хрюканья свиньи не терпит,
Тот — безобидной и полезной кошки,
А тот — волынки вздутой и невольно
Себя позорит, тяготя других
Лишь потому, что сам отягощен, —
Так я и не могу и не хочу
Вам объяснить безвыгодный мой иск
Иначе, как закоренелой злобой,
Каким-то отвращеньем к должнику.
Теперь я дал достаточный ответ?
Если бы Шейлок не чувствовал себя полностью правым, возможно, он попытался бы использовать предложение Дожа сыграть роль «доброго, просто игравшего роль злого».
Но Шейлок преисполнен чувства внутренней правоты. Поэтому он даже не пытается отвечать на аргументы Дожа. У него есть свои собственные.
Во-первых, Шейлок также делает попытку превратиться в «пустую лодку»: я уже поклялся святой субботой. Поэтому не могу нарушить клятву, иначе стану клятвопреступником. Все, пути назад отрезаны, уговоры бесполезны — Шейлок не волен изменить решения. Если бы Шейлок на этом и остановился, это был бы сильный ход.
Но Шейлок продолжает — и показывает и отрицательные последствия возможного отказа в правомерном требовании. Он понимает, что создание такого прецедента может означать слишком много для Дожа, поэтому тот не рискнет ему отказать.
Далее Шейлок демонстрирует адекватность своей картины мира — он понимает, что уговоры на этом не завершатся, и следующим может быть вопрос — а зачем тебе это. И он заранее дает на него ответ. При чем ответ, показывающий, что он на самом деле не собирается на него отвечать. Я прав, и для чего мне это надо — не ваше дело. Хочу и все. Люди иногда кого-то не любят. Вот, считайте, что я не люблю должника.
Зачем Шейлок отвечает именно так? Есть ли «политическая» окраска у этого ответа? Если продолжить логику ответа, то следующей репликой могло бы стать примерно следующее: «кто-то не любит кошек, вот вы не любите евреев, и реальной причины у этой нелюбви нет никакой».