Глотов улыбнулся:
- А конкретно?
- Ну что-то там такое... Филия, я помню, и еще чего-то... А зачем вам?
- Это не мне нужно, Лев Ильич, это вам теперь необходимо помнить постоянно. Ваши многочисленные любови и Любови требуют точного местоположения в пространстве и чувстве. Иначе... - он замялся, - могут возникнуть некоторые неудобства с домочадцами... Даже осложнения... - он снова пожевал губами, подбирая нужное слово. - Мой коллега пытался вам объяснить, но, к сожалению... м-м-м... не очень ловко.
Лёва потерял последние признаки агрессии и опустился на пол рядом с батареей.
- Вы хотите сказать... - неуверенно произнес он.
- Ну хорошо, я постараюсь вам напомнить, что я имею в виду, - мягко улыбнулся Глотов и посмотрел умными спокойными глазами на Льва Ильича. Филия! Вы совершенно верно обозначили эту любовь - любовь с оттенком дружбы. Вы это вряд ли помните, но это именно она. Что осталось? А вот что - сторге. Любовь с оттенком нежности, - он повторил еще раз, явно наслаждаясь звучанием греческого слова. - Сто-о-о-рге! Идем дальше: агапе! Любовь - жертвенность. Жертвенная любовь! Понятно, о чем речь, надеюсь... - Лев Ильич слушал как завороженный. И действительно, этот Глотов, именно этот, последний из навещавших его греков, гипнотизировал его совершенно. Он говорил сейчас самые простые вещи, понятные любому первокурснику классического отделения филфака МГУ, каким когда-то был и Лев Ильич Казарновский-Дурново. Но тогда это почему-то пролетело мимо Лёвиных ушей, не коснувшись ни сердца его, ни мозгов, не задев любой другой плоти молодого студенческого организма и не оставив никакой памяти об этом нигде больше...
- И наконец, - продолжал Глотов, - эрос! Любовь - страсть! Э-рос! Последнее из основных! - он и сам перевел дух. - Во всем этом, Лев Ильич, следует серьезно разобраться, очень серьезно. В вашем доме многое перемешано и потому - напутано. То ли Любовей в переизбытке, то ли - любовей в недостатке.
- Страсть... - с закрытыми глазами повторил Лёва последнее определение любви и вышел из глотовского анабиоза. Он открыл глаза и снова увидел перед собой гостя. Сон, на который он тайно рассчитывал, пригревшись в батарейном тепле, к сожалению, не подтвердился.
- Слышь, Лёвушка, - Глотов глубоко и сочно зевнул и протянул к Лёве руку. - Ты мне ботинок-то мой подкинь сюда, а то я не дотянусь. Пора мне. Еще бульдозер вытоплять надо обратно, а там найди еще кого пойди, сам знаешь, какой у вас тут народ несердечный, у писателей. Пропадать будешь - оборесся, он натянул башмак на ногу. - У нас на рыбном хозяйстве все не так было. Там, с мореходки начиная, все на дружбе стоит, на взаимности. А ту-у-у-т, - он осмотрелся по сторонам, и было неясно, какие окрестности имеются в виду: конкретной квартиры или писательские вообще, - тут и я, бывает, путаюсь, грек оценивающе взглянул на обутую непротезную ногу. - Шнурки не завязываю, мне теперь недолго уж, - он вопросительно кивнул в сторону коридора. - Этих тревожить тоже не буду, здесь выйду, лады?