Минут через десять на столе были сковородка с початым жареным лещом, зеленый лук, несколько средних огурцов, хлеб (явно свой, не покупной) и пяток картошин в мундире. Старик достал из горки две простые рюмки из толстого стекла и бутылку, на треть заполненную мутной жидкостью… После ужина, в котором я отдал дань уважения лещу, мы со стариком вышли на крыльцо и сели на скамейку. В голове у меня немного шумело как от выпитого, так и от усталости. Где-то через полчаса к нашему разговору обо всем подключилась хозяйка.
Смеркалось. Куры ушли во двор, туда же хозяйка загнала коз.
Вечерняя тишина охватила и нас и окружающий нас лес. Ветер, днём шумевший в верхушках деревьев стих. Иван Дмитриевич сказал:
— Переночуешь у нас, а завтра я тебе покажу дорогу. Только придётся тебе сначала до дороги на Успенское идти, а то напрямую опять заблудишься.
Постелили мне на диване, старуха ушла в закуток, а бывший лесник забрался на печь. Едва моя голова коснулась подушки, наполненной сеном, как я провалился в сон…
Проснулся я почти в восемь. За окном негромко шумел дождь. Трудно передать, как мне хотелось просто лежать, слушать дождь и никуда не торопиться. Однако хозяева уже встали, так что мне разлёживаться не приходилось.
Ополоснув лицо в темных сенях (электричества, как сказал мне Иван Дмитриевич, ему так и не провели: сначала, при Брежневе, хотели тянуть линию до деревень, но староверы электричеством не пользовались, а прокладывать ЛЭП ради одного лесного кордона не стали. А потом он вышел на пенсию, лесхозы реорганизовали, так что и заниматься этим стало некому), я вернулся в комнату, поздоровался с хозяйкой и спросил, где Иван Дмитриевич.
— Он во дворе. Коз кормит. Сейчас придёт. Как спалось то?
— Спасибо. Очень хорошо.
— Ну и слава Богу. Сейчас я кашу сварю, позавтракаем.
Пока мы завтракали, дождь разошёлся сильнее, поэтому хозяин предложил мне переждать ещё пару часов, надеясь, что дождь закончится, с чем я с радостью согласился.
Вот тут-то и произошло событие, которое повлияло на мое отношение к истории.
Как выяснилось, в молодости Иван Дмитриевич хотел стать учителем, но дорога в Нижний Новгород была длинная, а знаний приходской школы для поступления в училище не хватало. Однако их хватило для того, чтобы после учебы в Семенове устроиться в лесхоз сначала инспектором, а потом лесничим.
В процессе разговора о том, что это за наука такая — история и чему нас учат в университете, Иван Дмитриевич высказался в том духе, что настоящую, правдивую историю не знает никто. Дескать, на его веку история страны менялась несколько раз, причем старые учебники менялись на новые, в которых одни события исчезали, другие излагались совсем иначе, исторические персонажи появлялись и исчезали по два-три раза. В общем, как он мне сказал, «…если бы не телевизоры и газеты, нынешние школьники и о войне бы почти ничего не знали. Да и то: в телевизоре говорят одно, в книгах другое, а у каждого автора своя война. А всего-то прошло 50 лет. А уж про события, которым 200 лет минуло, вообще ничего сказать нельзя. Просто та история никого напрямую не трогает, поэтому и живём с одной, как когда-то написали.»