Бесконечно долгая дорога к дому завершалась. Осталось каких-то несчастных одиннадцать часов… Целая вечность… Ничего, переживу. Не такое переживал. Лучше бы поспать большую часть дороги, но сна ни в одном глазу, так взбудоражен. Придется воспользоваться народным снотворным.
…У дешевизны билетов от дискаунтера нашлась своя оборотная сторона: стюард знал русский на таком уровне, что столковаться с ним никак не получалось. Английского не знал вообще. И я решил пустить в ход свой шведский диалект.
Тем более что Василий мне кое-что растолковал (вспомнив, с каким необычным выговором я произнес шведское слово «монета») и дал полезный совет.
– Шведского языка, – объяснял он, – вообще в натуре нет. Тут всякий шпрехает на своем диалекте. И похожи диалекты между собой… ну, типа как суржик, балачка и трасянка. Или даже меньше. Мне тех, кто со Сконе, вообще не понять, если быстро тарахтят. Но, прикинь, у каждого диалекта тот же статус, что и у шведского как бы литературного, а тот только в Стокгольме и окрестностях в ходу. Потому как один диалект над другим ставить… это, знаешь…
– …серпом по их нежным евроценностям?
– Именно так. Так чё базарь с ними, как умеешь. Только медленно так базарь, разборчиво. Поймут, привычные.
Советом я воспользовался. Сказал стюарду – медленно и разборчиво – фразу, что не раз произносил в трактире Гледхилла:
– Водки неси, селедочий сын. Русской.
На «ты», как заказывали. А «селедочий сын» – ну, такие вот в нашей тьмутаракани диалектизмы, имеем право.
Смысл до стюарда дошел, судя по его ответу: я кое-как разобрал, что обеспечение спиртным пассажиров в спектр предоставляемых перевозчиком услуг не входит.
Пришлось добавить, беззастенчиво плагиатируя классику:
– Ты не понял, селедочий сын: найди где хочешь и принеси мне водочки. Я домой еду.
Глава 8. Горький дым отечества
Всякий, кто смотрел хоть один старый советский фильм о нелегких буднях пограничников, знает: нелегальный переход госграницы дело трудное и опасное, лучше его вообще не затевать. Как только ни изощряются нарушители, преодолевая контрольно-следовую полосу, даже лосиные копыта к сапогам привязывают, – все зря. По следу пойдут доблестные пограничники с собаками, и рано или поздно настигнут, и хоть ты прячься, хоть отстреливайся, – наказания по всей строгости справедливых советских законов не избежать. Да еще и собака покусает.
В реальной жизни все проще.
Утром (но не ранним, пришлось дождаться, когда окончательно рассветет и когда развеется туман, это непременное условие) я шел берегом старинного заброшенного канала. Водоем густо зарос водорослями, деревянная облицовка его берегов давным-давно сгнила и развалилась, лишь кое-где торчали почерневшие бревна, наклонившиеся во все стороны, – словно последние уцелевшие зубы в стариковской челюсти. Всплескивала мелкая рыбешка, по воде расходились круги. Куда-то деловито плыла утка в сопровождении выводка утят.