- Я люблю тебя, - сказал Реджинальд.
- А?
- Просто подумал, тебе это нужно знать.
Мэб осталась в одном белье, мокром, облепившем ее тело. И показалась, несмотря на усталость и ломоту во всем теле невероятно соблазнительной, желанной. Наверное потому, что оба они были живы, хотя могли сгинуть в пучине. Это состояние острой смертности, и вместе с тем — чувство жизни — опьяняет. Руки Мэб дрогнули, а потом она качнулась вперед и принялась сдирать с него одежду. Губы их встретились, поцелуй за поцелуем, бормотание «люблюлюблю» в перерывах, и снова поцелуи. Касание холодной кожи, впитывающей внутренний жар и согревающейся. Последние лоскутки мокрой, загрубевшей, просоленной ткани были откинуты, и они обнялись, ощущая друг друга как-то особенно полно, чувствуя нарастающее желание. Повалились, не размыкая объятий, на пол, присыпанный мелким мягким песком.
И, кажется, тут же отрубились.
33.
Мэб разбудило тепло. Приподнявшись на локте, она обнаружила, что закатное солнце последними лучами дотягивается до пещеры и ложится ей на ноги. Повернувшись, Мэб посмотрела на спящего Реджинальда, провела по плечу, лаская. Страсть, владевшая ею в первые минуты после спасения, схлынула, оставив глубокую нежность. Мэб, потянувшись, прижалась губами к шее Реджинальда.
- Вот как называется мужчина, уснувший в самый ответственный момент?
- Усталый? - пробормотал Реджинальд.
- Кретин, - хмыкнула Мэб и поцеловала его. Руки скользнули по коже, ощущая мельчайшие кристаллики соли. - Полнейший.
Реджинальд перекатился, прижимая ее к песку и точно в извинение покрывая поцелуями, то быстрыми, едва ощутимыми, то долгими и влажными, каждый миллиметр ее тела. Мэб со стоном выгнулась, прося большего, вцепляясь пальцами то в волосы, то в плечи Реджинальда.
Они занимались любовю долго, наслаждаясь каждым мгновением, а в крови еще бродило чужое, немного странное возбуждение, оставленное пережитым страхом. Оно заставляло все чувствовать намного острее. А после долго еще лежали, выравнивая дыхание, скользя руками по влажной коже, то сплетая пальцы, то отпуская друг друга, чтобы ощутить легкий холодок. Солнце зашло, и свечение, испускаемое стенами, вернулось, но оно не казалось больше зловещим. Оно умиротворяло.
А потом Мэб кое-что вспомнила. Ей послышалось может быть в грохоте шторма и собственного перепуганного сердца, но тогда это была самая прекрасная ослушка на свете. И самая желанная.
- Ты сказал… - Мэб приподнялась на локте. - Ты сказал, что любишь меня?
Она не знала, каким будет ответ. Реджинальд отшутится? Пустится в пылкие признания? С этим он в глазах Мэб никак не вязался, но все же.