Чванливое величие Цыклера было оскорблено. Да тут еще Петр задумал двоих его сыновей отправить в Голландию — учиться корабельному делу. Скучно сие было Цыклеру, вот он и затаил злобу лютую. А главное — много о себе мечтал, жаждал государством распоряжаться.
Вскоре единомышленник объявился — Алексей Соковнин, родной братец упрямых раскольниц княгини Евдокии Урусовой и боярыни Морозовой. Как писал лет сто пятьдесят назад знаменитый историк, «Соковнин принадлежал к числу тех ожесточенных изуверов, которые с неукротимой злобою смотрели на чудные, непостижимые для их слабого ума дела Петровы».
* * *
Началось с того, что Петр вызвал Цыклера в Москву по важным делам. Пришел срок возвращаться на место службы, но полковник не спешил. Сидя в своих роскошных палатах в Сокольниках, Цыклер упился изрядно вином и оттого получил в организме прилив отчаянной храбрости. Он толковал дружку своему, Соковнину:
— Леш, приезжаю я в Таганрог, а меня казаки словно отца родного встречают. Сам разумеешь, казаки к вольностям привыкли, им царские принуждения — что ярмо бы чье на выю. Сошелся я с верхушкой ихней, они мне прямо рекут: дескать, кот этот глазастый, Петрушка проклятый, ударился в ересь, немцам с пьяных глаз продался, волю нашу и веру християнскую губит, аспид хищный. Леш, меня-то казаки знают, каков я в деле, зело уважают. Так мне в глаза и режут: «Коли Петрушке голову б сшибить, так никого, окромя тебя, полковник, на троне видеть не желаем». И то, чем я хуже? Веру православную чту, разума у со седей не занимать, немцев поганых всех в костер вместе с их малолетними выблядками швырнем. Сам боярин Милославский наказывал мне это, проклял он Петрушку.
Соковнин слушал с восторгом, весь вперед подался:
— Ах, тяжко ныне! Вот хорошо бы по твоим-то, Вань, словам. Да как дело сделать?
— Э, Леш, проще всего! Петрушка то и дело по Москве один шастает. Завелась у него в слободе у немцев одна блудня, по ночам к ней верхом скачет. Вот подкараулить его и…
— Долго ждать придется, да в темноте перепутать с кем можно.
— Тогда другое: царь на все пожары любопытствует смотреть. Все возле огня вертится. Сами подожгем чьи-нибудь палаты, поближе к селу Преображенскому, ну, в пять ножей ударим его, эту язву гнойную.
— И правильно, не уйдет, крыса поганая! — Соковнин разгладил дремучую свою бороду. — Пора, пора! Земля отеческая стонет от ереси, оттого что преступили заповеди дедовы. Россия своей дорогой идет, немудреной да набитой, с жизнью общинной, без немецких извивов. А этот пьяница так скривить нас хочет, чтоб к заграничному соблазну завести. А уж там всему русскому погибель неминучая.