Старухи проболтали допоздна. Чолли слушал-слушал, но не выдержал: ему все сильней хотелось спать, и он, убаюканный этой бесконечной колыбельной печали и горя, затих и стал проваливаться в сон, сквозь дрему все еще чувствуя отвратительную вонь тетушкиного ночного горшка. Но во сне эта вонь сменилась здоровым запахом конского навоза, а голоса трех старух стали звучать совсем тихо и слились в приятное пение губной гармоники. Даже во сне Чолли понимал, что спит, свернувшись клубком в кресле и для тепла сунув руки между ляжками. Но снилось ему, что его пенис превратился в можжевеловую палку М’Диэр и она ласкает его своими длинными пальцами.
Дождливым субботним вечером, когда тетушка Джимми еще недостаточно окрепла, чтобы встать с постели, ее зашла навестить Эсси Фостер и принесла к чаю нежный пирог с персиками. Старушка съела кусок пирога, а на следующее утро, когда Чолли заглянул к ней, чтобы вылить горшок, она уже была мертва. Слегка приоткрытый рот тетушки Джимми был похож на кривенькую букву «О», а ее руки с длинными пальцами и твердыми, почти мужскими ногтями спокойно лежали поверх простыни и выглядели на редкость изящными. Один ее глаз смотрел прямо на Чолли, словно говоря: «Ты поаккуратней с моим горшком, мальчик». Чолли уставился на Джимми, как завороженный, и никак не мог заставить себя подойти к ней, пока не заметил, что какая-то наглая муха уселась в угол ее рта. Мальчик замахал руками, прогнал муху, снова посмотрел на тетушку Джимми и аккуратно сделал то, чего требовал от него открытый, но мертвый глаз.
Похороны тетушки Джимми были первыми, на которых Чолли присутствовал. А поскольку он был членом семьи покойной и понес тяжкую утрату, то ему уделялось, пожалуй, даже слишком много внимания. Женщины вычистили и проветрили дом, известили всех о предстоящих похоронах и сшили для тетушки Джимми одежду, которая, с точки зрения Чолли, больше всего была похожа на белое подвенечное платье — собственно, это и было платье невесты-девственницы для встречи с Иисусом. Женщины даже для Чолли раздобыли темный костюм, белую рубашку и галстук. А муж одной из них аккуратно его подстриг. Чолли прямо-таки купался в ласке и нежности, которыми одаривали его соседи. Правда, никаких бесед о дальнейшей жизни никто не вел; все обращались с ним как с ребенком и не приглашали поучаствовать в своих взрослых разговорах, зато старались предвосхитить чуть ли не каждое его желание. Как по волшебству перед ним появлялись разные кушанья, горячая вода в деревянной лохани, аккуратно разложенная на постели одежда. Во время бодрствования у гроба он уснул, будить его не стали, и кто-то на руках отнес его в кровать. И лишь на третий день после смерти тетушки Джимми Чолли наконец позволили присутствовать на общих обсуждениях в качестве главного персонажа. На похороны съехалась вся родня тетушки Джимми, проживавшая в близлежащих городах и на фермах. Приехал ее брат О.В. с женой и детьми, а также множество двоюродных и троюродных родственников. Но в центре внимания неизменно оказывался Чолли — ведь он был «мальчиком Джимми, последним, кого она любила в жизни» и «тем самым, кто ее в то утро нашел». Женщины всячески проявляли свое участие, мужчины гладили его по голове, и все это Чолли было приятно, а их тихие разговоры его прямо-таки завораживали.