Наступил вечер. Темнота, тепло и покой окутали Чолли. Казалось, он находится внутри темной ягоды бузины, защищающей свое семя. Наконец он позволил себе слегка пошевелиться. Но собственного тела не чувствовал, чувствовал только боль в голове. Затем в памяти, точно блестящие осколки стекла, стали всплывать события сегодняшнего дня. Сперва он вспомнил денежные купюры, которые пересчитывали чьи-то черные пальцы, потом какой-то неудобный табурет, на котором вроде бы сидел, но, присмотревшись, понял, что это не табурет, а голова какого-то мужчины, и у него на голове — плешь размером с большой апельсин. Постепенно осколки воспоминаний и видений соединились в нечто относительно цельное, и Чолли все вспомнил. И только тогда почувствовал исходившую от него вонь. Он встал, держась за столбик пирса и чувствуя, что дрожит от слабости. Голова уже не только болела, но и сильно кружилась, так что он был вынужден еще немного постоять возле столбика. Затем, собравшись с силами, все же снял с себя штаны, трусы, носки и ботинки, выбрался на берег, несколько раз протер ботинки землей и снова пополз к воде. Было уже совсем темно, так что он был вынужден чуть ли не на ощупь определять, где кромка воды. Чолли долго и неторопливо возил свою одежду в воде, то и дело ее переворачивая, потом тер ее песком и землей и снова возил в воде, пока ему не показалось, что теперь одежда более-менее чистая. Вернувшись к столбику под пирсом, он снял с себя рубашку и обмотал вокруг талии. Затем вышел на берег, расстелил на земле штаны и трусы и присел возле них на корточки, машинально ковыряя подгнившую древесину пирса. Ему вдруг вспомнилась тетушка Джимми, ее мешочек с асафетидой, который она постоянно носила на шее, ее четыре сверкающих золотых зуба и та пурпурная тряпка, которую она повязывала на голову как платок. С мучительной, разрывавшей душу тоской он вспоминал, как Джимми совала ему кусочки копченой свинины, вылавливая их из своей тарелки и неловко держа тремя пальцами. Сколько в этом было любви! Она не говорила ни слова — просто отнимала у себя то, что он больше всего любит, и отдавала ему. И он, вспомнив все это, вдруг почувствовал, как на него наваливаются горе и одиночество, и теперь слезы уже рекой полились у него по щекам и подбородку.
* * *
Три женщины высовываются из двух окон. Увидев внизу длинную чистую шею незнакомого молоденького мальчика, подзывают его поближе. Он подходит. Потом заходит в дом и поднимается к ним. В квартире у них темно и тепло. Женщины угощают его лимонадом из банки с завинчивающейся крышкой. Он с наслаждением пьет прямо из банки и сквозь дно видит их глаза, словно всплывающие на поверхности липкого сладкого лимонада. Эти женщины возвращают ему веру в то, что он мужчина, и он принимает эту веру, сам не зная зачем.