Проиграв первый раунд, Керенский пытался отыграться во втором. Сменив оружие, тактику и поле боя…
Петроград был обычным для лета. Смесь жара, идущего от камней, со свежим морским воздухом. Удивительный контраст, грозящий опасными сквозняками и топлением от пота и духоты.
Вокзал. Оркестр. Ревущая радостно толпа. Цветы. Ничего неожиданного. Все предсказуемо. Кроме автомобилей. Их не было. Меншикову и его людям подали извозчиков. Шутка? Или злой умысел? Сложно понять. Во всяком случае с таким транспортом он словно стреноженный. На нем быстро не разгонишься. Да и пулю он держит так себе. Особенно волосатый двигатель, время от времени «стравливающий лишнее давление» прямо в лицо пассажирам.
С вокзала поехали они прямиком в Зимний дворец. Да-да. Именно туда. После гибели императорской семьи он пустовал… несколько часов. Поэтому Временное правительство «без всякого зазрения совести» заняло его для своих нужд и «во славу будущей демократии». Поначалу ведь все шло по плану заговорщиков. И никто не знал, что Северный фронт откажется приносить им присягу. А потом, когда пришлось переобуваться в прыжке, отступать из Зимнего дворца уже было поздно и как-то неправильно…
Награждение прошло пресно, скучно и тошно.
Глава Временного правительства зачитал приказ о награждении. Лично. Пожал руку Меншикову. Вручил приказ. И все. Награды нашему герою надлежало заказать самостоятельно, за свой счет, чай не бедствовал и чин генеральский по правилам 1915 года не давал права на государственное изготовление наград. Вопрос же Максима о награждении личного состава полка был отклонен как несвоевременный. Мерзко. Очень мерзко.
Банкета не устраивали по экономическим соображениям. Война же. Поэтому вместо него дали прием, на котором присутствовали только сторонники Керенского. Даже его бойцов сопровождения не пустили. Из-за чего Максим чувствовал себя категорически неуютно. Да, играла какая-то музыка. Да, все вокруг говорили ему льстивые слова. Но аромат фальши был такой, что казалось он попросту задохнется. Страх и ненависть, обращенные к нему, чувствовали кожей так, словно они были чем-то материальным, осязаемым и до тошноты приторным.
Наконец Керенский не выдержал и пригласил Максима для приватного разговора в кабинет. По странному стечению обстоятельств им оказалось то самое помещение, в котором Меншиков первый раз беседовал с Николаем II и его супругой по поводу беременности Татьяны Николаевны. Что всплыло в голове у молодого генерала очень ярко и сразу, навеяв разные воспоминания, вызвав немало раздражающие ассоциации. Дескать, Керенский в курсе и на что-то намекает.