Конечно, все эти изыски будут приготовлены не для нас, а для невест, придворных и санторской знати. Помощницам герцогини было велено встать вдоль стен да так и стоять истуканами до самого завершения обеда.
Признаться, то еще испытание для пустого желудка и моих нервов.
После того как нам велели подпирать стенки, двери в малую залу распахнулись, и в нее гуськом вошли невесты. Расселись, негромко перешептываясь, кидая по сторонам заинтересованные взгляды. Лайра устроилась вместе с королевскими избранницами, сказав, что его величество скоро придет.
Спустя минут пять, за которые я успела несколько раз мысленно сожрать поросенка в яблоках и обглодать поджаренное до золотистой корочки крылышко не опознанной мной птицы, двери распахнулись снова, явив нашим взорам его величество.
На Рассархе был все тот же красный мундир, гладкую ткань которого пару часов назад я ощущала под своими ладонями (запретная, Яна, мысль), тренированные ноги обтянуты светлыми брюками, до самых коленей поднимались высокие, из мягкой коричневой кожи ботфорты.
При виде правителя я чуть не облизнулась. Приходилось признать, у его величества обалденная фигура. Или это я просто такая голодная, что на все мясное смотрю с вожделением и плотоядным интересом. Нет, мне, конечно, хотелось его не сожрать, а кое-чего другого, но…
Мысленно себя отругав, сфокусировала взгляд на своих ногтях. Правда, это занятие, изучение своих-чужих пальцев, мне очень быстро наскучило, и я снова сосредоточилась на короле. Он как раз толкал приветственную речь и отвешивал невестам дежурные комплименты. На нас не смотрел. Словно мы с девочками-помощницами являлись частью интерьера.
Даже обидно немного стало. То лезет целоваться, то в упор не замечает. Я тут же себе напомнила, что было бы очень странно, если бы Рассарх обедал с невестами, а смотрел на прислугу. К тому же чары с него уже должны были сойти, так что успокойся, Яна, наберись терпения и жди своего часа, то есть обеда.
Невесты все без исключения откровенно робели перед правителем. У некоторых дрожал голос, когда Рассарх обращался к ним с вопросами, другие старались сохранять хотя бы видимость спокойствия. Ренальдина вела себя тише воды ниже травы (король ведь не прислуга, ему нельзя показывать норов, по крайней мере до замужества), Антуанетта-Розалинда тоже помалкивала, а когда отвечала на вопросы величества, голос ее звучал так, словно она все утро курила.
Не хватало еще, чтобы от волнения охрипла. Тогда никакого выступления на балу.
Это уже потом я узнала, что дело вовсе не в волнении. Когда с королевским обедом было покончено и нас отпустили на кухню быстренько перекусить, я первая навострила лыжи в царство вкусной, калорийной пищи. Но на кухню так и не попала: меня нагнала заплаканная Роза и принялась отчаянно жестикулировать.