Именно потому я всегда ношу с собой булавку, плетение которой отекает любое ментальное воздействие. Но достается все равно. Еще одна, более мощная попытка пробраться в мою голову – и меня замутило.
– Ядвига! – воскликнул Джереми, явно лишь бы отвлечь высокородную родственницу. – Ты же уже знакома с моей невестой?
Глаза герцогини Олдер округлились, но моя головная боль исчезла вмиг.
– Ты не шутишь?! – вздернула бровь она, тут же растеряв весь интерес к моей многострадальной персоне. – А как же Эмили? Кажется, ты собирался ей делать предложение.
И даже несмотря на мое дурное самочувствие, эти слова царапнули по сердцу. Стало горько, и я просто кожей ощутила раздражение вице-канцлера. Но он тут же взял себя в руки, в отличие от меня.
– О! Сердцу не прикажешь! Порой одна-единственная случайная встреча меняет все. И ты больше не способен думать ни об одной женщине в мире, кроме той, что нахамила тебе посреди улицы у Большого сальборнского театра, – с какими-то особыми, мягкими и нежными интонациями сказал Джерми Холт. И мне даже перехотелось возмущаться, напоминая, что еще неизвестно, кто и кому нахамил. А показалось, что и чувства его были в этот момент такими же – теплыми и мягкими. Словно ими он пытался меня согреть, защитить. Хотя скорее это просто последствия неудачной, надеюсь, попытки Ядвиги прорваться в мои мысли. Кажется, теперь я просто не могу нормально оценивать не только чувства канцлера, но и свои собственные.
Вообще, такие ментальные вторжения в империи находились под строжайшим запретом. Иногда можно было отделаться штрафом, а иногда, если подобное нарушение повторялось, и загреметь в казематы. А уж оттуда все если и выходили, то исключительно очень законопослушными.
– Мне казалось, ты более… серьезно относишься к выбору подходящей партии! – поморщилась леди Ядвига.
– О! Наверное, мы с братом в чем-то похожи. Раз уж полюбили, то не особо обращаем внимание ни на родословную, ни на мерзкий характер, – не выдержал Джереми.
Герцогиню Олдер на миг перекосило. Мне даже показалось, что она сейчас скажет что-то резкое и злое. Но…
– Ну сколько можно? – устало спросил Федерик. – Вы хоть раз могли бы встретить друг друга не шпильками, а радушием?
– Какие шпильки?! – процедила сквозь зубы герцогиня Олдер, чем-то напомнив мне своего несравненного братца – премьер-министра, от которого у меня уже тоже челюсти сводит. Все же кровь – не вода. – Ты же знаешь, дорогой, у нас просто такая манера общения. А сейчас я, похоже, должна попросить прощения и оставить вас. У меня жутко болит голова.