– Джиджи, я не хочу, чтобы тебе об этом сказал кто-то другой. Мяч дали мне.
Два или три часа, признаюсь, я переживал. А потом мало-помалу ко мне пробилась следующая мысль: его получает человек, который страдал, который жертвовал собой, человек, который того заслуживает, один из моих лучших друзей, человек, с которым я встречаюсь и за пределами поля, с которым у меня особые отношения. И это правильно, что он выиграл, даже если такой возможности у меня больше не будет.
Я думаю, что, если бы в безжалостном и амбициозном мире футбола случилось бы то же самое с кем-то еще, вряд ли они смогли бы сохранить хорошие отношения. А наша дружба только укрепилась и сейчас она еще лучше. Когда я думаю о Фабио, мне становится смешно из-за того, что я, довольно мирный парень, именно с ним поругался серьезнее всего за всю мою карьеру. Это было в Загребе, в Хорватии, во время матча Кубка УЕФА, когда мы еще играли за «Парму». Наши противники что-то сделали, я точно не помню, что случилось, но я сказал ему нечто неприятное, а он мне ответил. Мы начали драться в подтрибунном помещении, продолжили в раздевалке. Мы время от времени вспоминаем про этот эпизод. Думаю, что я не ругался с людьми, которых не уважаю. Вот что действительно имеет значение, создает дружбу и образует команду.
И такая команда не может проиграть. Сыграть вничью – да, проиграть – нет.
С Францией мы действительно сыграли вничью и выиграли по пенальти. Я не смог их взять (но свой долг во время матча я выполнил), но смогу рассказывать внукам, что Трезеге так испугался, когда увидел меня, что ошибся. Я знаю, что никто не опровергнет меня. Ну, может, сам Трезеге, но он не считается.
Зидана не было на пенальти. Его удалили. Случилось нечто фантастическое. И тут я должен кое в чем признаться. Я единственный видел, как он толкнул Матерацци. И тогда я подошел к арбитру и сказал об этом. Согласен, это было не очень спортивно, не в моем стиле, и я этим не горжусь. Но в этот момент напряжение было так велико – он был в потрясающей форме, а нам было так трудно, – что желание увидеть его среди удаленных на последних минутах матча было невозможно контролировать.
После матча я упал в обморок – внезапный выброс адреналина. Обессиленный победитель, номер один в мире, упал с облегчением от того, что эти сумасшедшие сорок дней закончились. Хотя мои товарищи и я хотели бы, чтобы они продлились вечно.
После окончания мы вернулись ночью в Дуйсбург. Мы собрали багаж и поехали домой.
Из гостиницы мы выезжали грустные. Она стала нашей, частью нашей победы, она стала местом нашей подзарядки. И мы все, и те люди, которые окружают нас каждый день – на тренировках, на переездах, в автобусе, мы почувствовали гордость за то, что мы один народ. Это чувство должно быть всегда с нами, но я счастлив, что оно пришло через нас, через футбол. Я впервые ощутил это чувство принадлежности, немыслимое.