Дьяков всмотрелся в откровенно насмехающуюся над ним казачку:
— Какого лешего ночью гуляете?
— Захотела увидеть, что за мужик у соседки поселился, кого она себе в постель затащила.
— Ну и как?
— Для бабы в самый раз — не сосунок, который не знает толка в любовных утехах, не дряхлый старец, сможете любую осчастливить.
— Как узнали, что квартирую у Клавдии?
— Сильно изменилась товарка. Не ходит, а плывет лебедушкой. У меня глаз острый, наметанный, а нюх, что у борзой. Сразу распознала, что заимела счастье в штанах. Решила усмотреть, кто у нее под бочком.
— Зачем?
— К себе на огонек зазвать. Хватит Клавке одной тобой пользоваться. Выпьем за знакомство, закрепим его близким общением. Обещаю подарить удовольствие, какое прежде ни разу не испытывали. Докажу, что я куда жарче и опытнее неумехи Клавки.
Дьяков не спешил давать согласие или отказываться от заманчивого предложения.
«Плюет на женские гордость, скромность, не позволяющие первой делать шаг к личным отношениям. Завидует соседке, устала одной спать».
Пристальнее всмотрелся в тронутое морозом лицо с призывно вздрагивающими пухлыми губами, выбивающуюся из-под платка на лоб каштановую прядь, блестящие карие зрачки.
«Глупо не провести остаток ночи в новых объятиях».
Взял женщину за локоть, почувствовал, как он вздрогнул.
— Веди.
Казачка заспешила.
— Мой курень близехонько — отсюда в двух шагах. На крыльце не оступитесь — одной ступеньки нет, некому починить…
К Клавдии Дьяков вернулся под утро и не застал хозяйку.
«Куда, не предупредив, ушла ни свет ни заря?»
Не сбрасывая тулуп, не сняв шапки, зачерпнул кружкой в ведре, но утолить жажду не успел, глянул в выходящее на развилку дорог окно и увидел ведущую людей Клавдию. Схватил свой мешок, распахнул дверь на подворье и, словно на крыльях, сломя голову понесся к подступающему к хутору лесу.
Бежал, не чувствуя под собой ног. Дышал прерывисто с хрипами. Спешил поскорее и подальше уйти — ни о чем ином не думал, способность размышлять вернулась позже, когда ноги подкосились, и он без сил свалился на землю.
«Мог ожидать всего, но только не предательства Клашки! Мурлыкала у меня на груди, как насладившаяся сметаной кошка, и вдруг решила сдать со всеми потрохами. Считал, что влюбилась по самые уши, а она подставила ногу, вырыла яму. Чуть замешкайся я и повязали бы по рукам и ногам, увезли в Сталинград, без лишних разговоров вздернули в центре города на глазах у толпы. Все-таки я родился в рубашке, удача ни разу не покидала, не оставит и сейчас».
Не сразу пришел к неутешительному выводу, что к предательству любовницу толкнула жгучая, не простившая измены мстительная ревность.