Свет тем временем погас, оркестр заиграл торжественную увертюру, а когда открыли занавес, дед наш уже сладко спал, свесив голову на грудь, сиявшую золотым созвездием. Правда, на приятный, усиленный радиоаппаратурой голос молоденькой ведущей проснулся. Но не надолго. Только пока артист патетически читал стихотворение-панегирик. На арии знаменитой оперной дивы опять закимарил. На шумном, залихватском народном танце проснулся и довольно громко спросил, будут ли танцы еще. Хозяин полушепотом заверил гостя, что танцы будут, и тот снова отключился. Но вот дали "Лявониху", и растерянный Петр Миронович не знал, что делать - будить или не будить, или пусть себе поспит, тем более что в полумраке зала не каждый этот конфуз видит. После танца, когда юные таланты заиграли на скрипочках, дед неожиданно поднялся и по слогам четко произнес:
- До-мой!..
Петру Мироновичу не без труда удалось усадить его на место. А секретарь по идеологии шепотом скомандовал бежать за кулисы и дать любой танец. Я заколебался, и он не без злости в голосе довольно громко прошептал:
- Та-нец!
Я оказался за кулисами, но изменить что-либо было невозможно. Танец не был "заряжен", а на выход стояла знаменитость с "Соловьем" Алябьева. Я вернулся и солгал шефу, что сейчас будет "Бульба". Тем временем над залом разлилась трель соловья, и Генсек опять поднялся. Зал удивился, соловей поперхнулся, а "дорогой" произнес громко:
- До-мой. - И уже совсем настойчиво. - Я хочу домой!
- Занавес! - скомандовал секретарь министру, и тот рванулся за кулисы.
Занавес накрыл "соловья". Зал зашумел от удивления, а Первый секретарь ЦК КПБ, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, П. Машеров с художником В. Громыко, артистом 3. Стомой, композитором Ю. Семеняко, поэтом М. Танком, сгорая от стыда, под руки выводил из зала "ум, честь и совесть нашей эпохи". Совпартактив удивленно хлопал глазами и спрашивал сам у себя:
- Что, уже все?
Из театра Брежнева привезли в ресторан гостиницы "Юбилейная", чтоб под ее лучами и с ее благословения поднять чарку за город-герой Минск, который наконец получил свою заслуженную награду. Ну, а то, что получил ее через годы после "высочайшего" указа, - так лучше поздно, чем никогда.
Столы ломились от заморского и отечественного питья, которому соответствовала закусь. За столами уже сидело высшее чиновничество и страдало оттого, что дорогой гость где-то задерживается, а без него к трапезе нельзя было приступать. Потели и слезились бутылки, освободившись из ледовых камер. Подтаивал ледок под шампанским. Балычки, охотничьи колбаски, полендвички, заливные язычки, салатики и прочие разносолы ждали своей незавидной участи.