Виктория молчала. Молчание беспокоило его, пожалуй, сильнее, чем возражения. К тому же она боялась сорваться, сказать лишнее. Он вдруг, будто упустил что-то важное, чуть взмахнул руками, досадуя на себя, и дружески улыбнулся:
— Да… Вам-то, само собой, интереснее в Париж, в Сорбонну. Там получше медицине обучают, чем в отечестве нашем. Язык французский для вас как родной. — И, так же улыбаясь, ждал ее ответа, — ведь самое трудное сказано, а что она могла возразить, когда все им предусмотрено и даже ее будущее нарисовано так соблазнительно?
— Я с детства мечтала побывать в Париже. — Увидела, как он свободным движением поправил стул, собираясь сесть, и сказала раздельно, с усилием: — Только сейчас никуда отсюда не поеду. И все.
Нектарий не сел, шагнул к ней:
— Вы должны. Это ваш дочерний долг.
— У меня есть долг и по отношению к отцу.
Нектарий вздохнул, отступил и тяжело оперся руками на спинку стула:
— Больно огорчать вас, Виктория Кирилловна, но — рано ли, поздно ли — придется вам узнать. Папеньки вашего нет в живых.
Отлично понимала, что от слова не станется, а слышать не могла, когда об отце говорили как о мертвом.
— Он жив. Я знаю — жив.
Нектарий широко развел руки и наклонил голову в знак печали:
— Рад бы надеяться с вами. Верьте слову, как о брате родном, во всех воинских присутствиях, во всех больницах по пути до Омска, ни перед какими трудами не останавливаясь, наводил справки. Ответ один отовсюду — не значится.
— Вот и значит, что жив. У него же документы, если б случилось…
— Украли документы, а безродный, неизвестный не записан.
— Не верю. Все равно буду ждать, пока война не кончится. — Каждое слово отдавалось в голове, и сказала уже совсем тихо: — Вы сами говорите, что недолго уже.
Он протестующе поднял руку:
— О Колчаке я… А война еще долгая. Доколь последнего «товарища» не захороним, до той поры воевать станем. — Свинцовая рука легла на стул.
Распахнулась дверь, и Лидия Ивановна, легкая, изящная, вошла быстро, бегло глянула на Нектария и обняла сзади за талию дочь. Заглянула ей в лицо:
— Ну как? Сговорились?
Мать стояла сбоку и чуть сзади; Виктория чувствовала, что у нее с Нектарием идет безмолвный разговор. Захотелось выгнать его сию же минуту. Она отстранилась от матери.
— Ну что ты, упрямица моя! — Мать обняла крепче и прижалась головой к ее плечу.
Виктория резко вырвалась, отступила к стене:
— Почему тебе вздумалось уезжать неизвестно куда с посторонним человеком и не ждать папу?
Взгляд матери беспокойно метнулся к Нектарию, и он осторожно заговорил:
— Я уже докладывал, Виктория Кирилловна… Какой же я посторонний, при моей…