Чем ближе к дому, тем тревожнее. По коридору уже бегом. Рванула дверь. Станислав без куртки, Сережа, Руфа в слезах.
— Что еще?
— Наташу, — Руфа всхлипнула, — арестовали! — и заплакала громко.
Виктория стояла. Станислав Маркович и Сережа сказали одновременно:
— Раздевайтесь же.
Замотала головой:
— Я к Раисе Николаевне.
Голова закружилась: надо бы что-нибудь съесть.
— Нет, нет! — крикнула Руфа. — Она не позволила, казала: ни за что!
Кто-то снял с нее пальто, и Виктория села против Руфы:
— Ну, рассказывай же.
Здесь, мимо кладбища, по Вокзальной, мимо избушек на курьих ножках, ходили с Наташей к Татьяне Сергеевне в ту далекую первую зиму. Дурачились, бросались кусками тонкого наста и просто горстями снега, конечно спорили о политике и об этике, замолкали от красоты и силы здешней зимы. Разная бывала погода, но чаще солнечная, и, куда ни глянешь, — ослепительные горы и равнины с яркими голубыми тенями.
Последний раз бежала к Татьяне Сергеевне одна в такие же, как сейчас, октябрьские сумерки. Год.
Потом, почти ночью, после метели, провожала Лешу до этих самых Красных казарм. Такой же падал ленивый снежок, и морозец стоял легкий, как сейчас. Весной ходила по этой дороге на кладбище.
Не думала раньше, не чувствовала, что так накрепко привязалась к Наташе, что так потускнеет без нее все. Даже лучше, что из университета выгнали. А тогда прямо взбесилась. Сережа пришел тоже бешеный, сказал медленно, рубя слова:
— Нас всех, кто выступал на сходке, из университета уволили.
Она закричала, как от физического насилия:
— Негодяи! Телеграмму министру… сейчас же… Черт знает! Негодяи! Дружинина отстранили, Наташу арестовали, нас…
И Сережа кричал с ней вместе:
— Мы же, черт их возьми, лучшие студенты курса! Давайте писать телеграмму.
А Станислав сказал:
— Министра ваша телеграмма не взволнует. Подумаешь — уволили шестерых «красных» студентов. А вам она может боком выйти.
Виктория сразу поняла его.
Странно повернулось у нее со Станиславом Марковичем. Все стало по-другому.
В день ареста Наташи, когда Руфа и Сережа ушли, она сидела, как парализованная. Станислав Маркович сказал:
— Давайте завтракать. Да. Надо. Кусок в горло не лезет, а надо сейчас нам, кто на воле, особенно беречь силы, здоровье. Много еще предстоит. Распоясались они напоследок.
Она заставила себя есть, как Лагутин учил… Стала рассказывать о дежурстве, о генерале, и увидела, что Станислав хотя смотрит на нее, но не слушает.
— Вы… о Наташе?
— И о нас с вами.
Она насторожилась.
— Понимаете, венчаться в церкви…
— Не собиралась вовсе. Выставляться напоказ…