Гурий открыл дверь:
— Девчонки в баню отправились под командой Лизаветы Бирюк. Дуся приказала, чтоб вы ее дождались. Пока там все благополучно, но она хотела с вами что-то провентилировать. Сергей Филиппович у нас изволили нонеча встать на резвы ножки. Не больно резвы, конешное дело… Брысь отсюда, простудишься, шкелетина, язви тя…
Сережа, худой, белый, с голубыми, как сами глаза, подглазьями, улыбался необычно большим ртом, щеки собрались в складочки, ворот косоворотки отставал от жалобно тощей шеи.
— Открыл новый вид млекопитающего: жердеобразное. Как?
— Ничего, Сереженька, изящно выглядите.
Когда поправляла подушку, прилаживала пузырь со снегом на горячей Сережиной голове — думала о Станиславе: может, лучше, если заболеет, — не тронут его там? А вдруг тяжелая форма, и в сырой, вонючей камере… Если б могла его выхаживать!
— Изящно, думаете? Руфа выразилась научнее: холерный вибрион. Но, прошу вас, присядьте, синьора.
— Вес наберете. Настроение у вас, я вижу, отличное.
— Лизавета слушок принесла: тарские и славгородские партизаны соединились уже с Красной Армией. Весело? Теперь уже скоро.
— Скорей бы. Дождаться бы.
Гурий рассматривал ноты, как всегда бочком, уткнувшись длинным носом в лист, вдруг усмехнулся:
— Дуся так же: скорей, скорей, а то перемрем все. Панические вы женщины.
Резко, громко звякнул колокольчик и не утихал, пока Гурий иронически неторопливо шел в переднюю.
— Ну и трезвон! Угорели девчонки в бане.
Из передней послышался приглушенный говор, суета, будто тихий всхлип. Оттолкнула Сережу:
— Холодно, нельзя вам.
Тесно в передней, широкая спина человека в потертом кожухе и лохматой шапке, из-за спины с одной стороны висят ноги в валенках, с другой — запрокинутая голова, ее поддерживает Дуся. Лиза — это Лиза Бирюк! — в крови, разлетелись волосы, сполз пуховый платок, кровь капает на пол.
— Витечка, послушай. Может — бьется сердце, может — без памяти?.. На мою постель давайте. Гурий, за доктором…
— Неживая. Руками чую — неживая.
Привычным движением Виктория засучила рукава:
— Где рана? Какая? Что случилось?
Руфа ответила сдавленно:
— На улице из револьвера офицер… Из-за меня.
— Полотенца, таз, йод. Вата есть? Сережа!
Сережа сдернул со стола клеенку, застелил Дусину кровать. Виктория осторожно сняла набухший кровью платок. И она, и Сережа сразу поняли, что Лиза мертва. Две маленькие раны — в висок (пуля в мозгу) и на шее (сонная артерия) — уже не кровоточат, ни пульса, ни дыхания.
Пришел доктор, посмотрел, расспросил, написал заключение и ушел. Потом пришли встревоженные хозяева дома, потом из милиции двое. За ними втиснулись любопытные, их прогнал Гурий. Руфа опять рассказывала, как шли из бани узкой тропочкой к дому, смеялись. Навстречу офицер пьяный. Заорал: «П-ш-шла, жидовка, с дороги», — и столкнул ее в сугроб. Дуся крикнула: «Негодяй!» — и стала ее поднимать. Вдруг два выстрела, Лиза хрипло сказала: «Мамочка», — и упала в снег лицом. Офицер выстрелил в фонарь и провалился в темноту. У Лизы в горле булькало, кровь била фонтаном. Две женщины подошли на выстрелы и мужчина, он и принес Лизу. Они тут живут почти рядом.