— Почему… вы?
— А почему бы не я? — Как всегда, шутит, и взгляд, как всегда, застенчивый и грустный. — Не все ли равно, кто принес ваше удостоверение?
— А Руша?
— Варит кашу, жарит сало — вы же голодная.
— Должно быть. — Вспомнила о дежурном: — Вы здоровы? Ой, разнесло, — зубы? А я вчера думала — тиф.
— Не-е. Полегчало ныне.
— Все равно — лечить. Как сменитесь, непременно к врачу. От зубов, знаете, всякое случается. Мне — идти? До свиданья!
Солнце еще невысоко, не ушел ночной холодок, не поднялась еще дневная пыль, воздух такой свежий, прозрачный — радуется тело. Сбежать бы с горы, запеть бы. И что этот неловкий, большущий шагает рядом — тоже приятно.
— Почему все-таки вы? И так быстро?
— Заработался над макетом поздно. А тут Руша — как буря. Ни комиссара, ни Дубкова дома не оказалось — ночь сегодня тревожная. А то бы и раньше вас выручили.
Виктория засмеялась:
— Безобразие: меня — в Чека! Безобразие! — Взмахнула руками, вздохнула поглубже раз и еще раз. — Хорошо. Даже спать не хочется.
— Да. Воля… — это всегда воля.
— А вы сидели разве?
Он шел сзади по узкой выбитой лестнице — не расслышал вопроса, наверное.
— Нас вместе со Стахом в редакции взяли. И вместе освободили.
Она остановилась. Чтоб не толкнуть ее, он сошел на обочину. Первый раз взглянула внимательно, первый раз почувствовала все, что замечала — не замечала, не хотела замечать:
— Вы?.. — Потому не спросил его имя, отчество и фамилию, год рождения и смерти, знал могилу, потому страховал, когда лезла на крышу вагона или прыгала на ходу… — Почему вы раньше не сказали?
— Ни к чему как-то. Думал — знаете. Мы никогда не разговаривали с вами.
Правда. Руфа ругала: «От всех сторонишься — неправильно это. И у Журавлева совсем другое — архитектор-художник, говорит: писать интересно — почти брюнетка, а кожа как у рыжих, какая-то там жемчужная. Неправильно ты, — надо быть собой. В своей читальне — приветливая, а тут…»
— Простите меня. И спасибо. — И побежала по лестнице.
— Вас и без меня отпустили бы.
Гора кончилась, они шли рядом. Захотелось сказать ему что-то доброе. Но с чего вдруг?
— Нет, за что запихнули? Как дурацкий сон. Подумайте! За фамилию! За каких-то где-то князей! Безобразие!
Открывались ставни, люди появились на улице, запахло свежим хлебом.
— Есть хочется. Безобразие. Всю ночь проморили. Правда же, безобразие?
— Безобразие. Только ночь была тревожная. В городе готовилось белогвардейское восстание.