— Ты даже не знаешь, как я тебе рада. Так рада, так ждала…
Настя улыбнулась, как взрослые детям.
— И я тебе рада. Даже очень рада, — герой ты, оказывается.
— Что? — «Неужели про дурацкую экспроприацию?» — Что?
Настя ласково смотрела ей в глаза:
— Поклон тебе низкий от Алеши Широкова.
— Что ты? — Виктория задохнулась, прижалась к Настиному плечу, спрятала загоревшееся лицо, беспомощную улыбку. — Ты с ним, значит? А Леша как? Я-то вовсе не герой. Он, значит, рассказывал? А ты какая — молодец! Ну, расскажи, Настенька!
Они сели рядом на лавку, Виктория не выпускала Настиной руки. Не будь в избе мальчиков и Анны Тарасовны, сейчас бы все рассказала Насте, именно ей. Ведь так хорошо в темноте на кошме говорилось… И Леша с ней поклон прислал — значит, помнил, думал.
— Ты совсем приехала? Нет? А на сколько?
— Денька четыре пробуду.
— Ох, как мало! И туда же опять, под Карачинск?
— Мы теперь уж от Карачинска далеко.
— Почему?
— Из окружения ушли. Пробивались — и вспомнить страшно как. — Настины глаза потемнели. — Сколько дорогих потеряли. Днем шли, ночи шли без сна, в морозы, по тайге. За нами на подводах и пешком дети, старики, старухи. Оставаться-то нельзя! Беляки каждое село, где мы прошли, поджигали. Ночью небо от зарева будто кровью залитое. Так полыхало. Но выбились.
— А скажи — теперь ведь уж можно! — Леша зачем приезжал? За оружием?
— Оружие — дело важное, но не главное было. Здесь собиралась конференция от партизанских отрядов, от рабочих-горняков и железнодорожников. Уговаривались, чтобы вместе, согласно всем действовать. Алексейке поручили добыть приказ, чтоб каратели отошли, будто бы на охрану магистрали. Вот мы без боя, без потерь и соединились с другим отрядом. Теперь у нас очень большая сила. И боятся нас белые.
— Да! Американец, жених Крутилиной, переводил из своих газет, что где-то между Иркутском и Красноярском — целая армия партизан. И железная дорога на протяжении ста шестидесяти верст во власти партизан. Они портят пути, взрывают составы, к ним попадает оружие и продовольствие, что посылают союзники Колчаку. Вы — не там?
Настя слушала серьезно, потом усмехнулась:
— В Америке пишут, значит? Колчаковцы-то не больно печатают, как солоно им от нас.
— А взрывать — это ведь очень опасно?
— Как ни воюй, а всюду оно опасно, — Анна Тарасовна сказала, будто себе.
Да. И папа, и Леша… И Николай Николаевич — батько…
— Ты тоже… взрываешь?
— Не приходилось. — Настя прищурилась, будто глядела вдаль, и чуть улыбнулась. — Алексейка — специалист. Он у нас заколдованный.
— Леша бесстрашный, потому и…