Нет, она никогда не ругалась на императора и даже сейчас кидала тарелки и прочие предметы обихода аккуратно, так, чтобы не задеть ни семенящего следом за доченькой папочку и многочисленных слуг. У неё было оружие куда более страшное: женские слёзы.
— Ах, почему мир так жесток! — рыдала девушка, отправляя в полёт очередную фарфоровую тарелку. — Я, такая прекрасная и невинная… И в руках какого-то омерзительного зелёного чудовища! Отец, ты смеёшься надо мной?!
Император Альериэлинделайверт, в быту Альериэл, беспомощно смотрел то на страдающую дочку, то на шушукающихся слуг. Чуть подумав, он робко заговорил:
— Но, дорогая, пойми: без этого союза может начаться новая война.
— Ах, война — это всегда ужасно! — зарыдала пуще прежнего принцесса. — Я ещё помню, как мама умерла, закрыв меня своим телом от одного из захватчиков! А ведь, наверное, столькие матери тогда погибли, защищая своих детей, ах!
Император благоразумно решил не напоминать дочери, что её мать и сама Филомелиан никогда не оказывались на захваченной территории, да и, если начистоту, это эльфы тогда напали на орков и загнали их на один-единственный дальний остров. Достопочтенная императрица скончалась от собственного увлечения спиртными напитками: выпив как-то раз бутылку вина по случаю победы, мать принцессы отправилась на прогулку по своим владениям и, жизнерадостно булькая, утонула во рву, решив искупаться. Разбив очередную ни в чём не повинную тарелку и по примеру матери приложившись к бутылке с успокоительным зельем, принцесса налетела на отца, который был почти на голову её ниже, и встряхнула, вереща очередную в меру трагичную фразу:
— Как ты не понимаешь, папа! Для меня отдаться одному из этих уродливых чудовищ — вовсе не сложно! Но… Но этим я предаю память о маме, и я не могу допустить, чтобы…
— Но если вновь начнётся война, выйдет, что ваша матушка погибла зря, — зачем-то решила подыграть принцессе в спешном порядке вызванная из города бывшая няня. Она была человеком, и носила совсем не поэтичное имя Берта. Филомелиан, уже успевшая позабыть, что она в очередной раз выдумала, похлопала золотистыми ресницами и, избрав из всех вариантов истерики самый нейтральный, начала страдать по новой:
— Отец! Ты ведь видел этих орков и знаешь, какие они уродливые! Они просто омерзительны, как только ты не понимаешь…
— Но, доченька, ради союза… — вновь заблеял император. Дочка недобро покосилась на папеньку и, сделав вид, что уже не замечает его присутствия, хотела уронить бутылку. Чуть подумав, она сперва выхлебала остаток зелья, и лишь затем театрально рухнула на пол вместе с теперь уже бесполезной бутылью — благо осколки от тарелок и прочей посуды уже замела одна из служанок.