Вэй Ан Ю, стремительно изменившись в лице, дёрнулась и с явным усилием удержала себя на месте. Цзян Чен первым вошёл в комнату и сразу же увидел колыбель, малыш в которой — несомненно, живой — хныкал и тёр кулачками красные щёки. Вэй Юн вошла следом, склонилась над ребёнком. Маленькая ручка тотчас цепко ухватила край ленты и потянула на себя. Цзян Чен, наблюдая за тем, как потрясающе беспомощно его шицзе укачивает малыша, криво усмехнулся:
— И кого ты защищаешь — тех, кто бросает младенца в одном доме с лютым мертвецом!
Вэй Ан Ю попыталась повернуться, но ребёнок всё ещё сжимал ленту, прихватив заодно прядь волос, а потому она лишь недовольно скосила глаза:
— А куда, скажи, мне ещё девать собственного сына? Здесь не так-то много мест, где достаточно тепло, а ведь надо ещё, чтобы я услышала, когда он плачет!
Осознание на миг лишило его дара речи, и совсем другими глазами Цзян Чен посмотрел на малыша, высчитывая в уме и не до конца веря.
— Это твой сын?.. — особенно выделив брезгливое «это», переспросил он, размышляя над всем, что случилось в последний год — над её поспешным бегством, над гневными словами, что она кричала ему в лицо, уходя вместе с Вэнь Цин на поиски её пропавшего брата. Поиски, с которых не вернулась в Юн Мен, предпочла опозорить собственное имя, встав на защиту жалких остатков клана, который когда-то вместе с ним клялась под корень уничтожить.
А затем он вспомнил того, чьё тело она так страстно желала оживить, то, как она улыбалась Вэнь Нину при жизни, вспомнил «ритуал» — и картина предательства, самого чудовищного, какое Вэй Юн могла совершить, сложилась до конца.
Не подозревая о буре, бушующей в его душе, Вэй Ан Ю с трудом разжала маленькие пальчики, выпрямилась, поправила изрядно потрёпанную причёску:
— Не «это». Его зовут Вэй Юань.
— Вэй? — тяжёлое от сдерживаемого гнева дыхание со свистом вырывалось сквозь зубы. — А, может, всё-таки Вэнь?
В висках колотилась кровь; в глазах потемнело, и всё, о чём он теперь мог думать — это о проклятом ребёнке, общей крови той, кому он доверял, и одного из безликого множества тех, кто не заслужил и мгновения жизни.
— Теперь-то ясно… — он отступил, глядя и на неё, и на ребёнка как громом поражённый, — ты знала! Знала!
Ребёнок, почуяв его гнев, снова заплакал; на миг Цзян Чену захотелось свернуть выродку шею, а затем закинуть его мать на плечо и волочь, отбивающуюся, назад в Пристань Лотоса. Когда он успел её потерять? Когда решил, что можно позволить этой смутьянке жить своим умом?! И всё же он помнил орды мертвецов у подножия горы: нет, живым ему после не выбраться.