— А может, не надо… того… дразнить? — опасливо протянул второй стражник, крепкий, но похожий не на великана — на коротышку. — Ведь точно ведьма. Как наколдует…
— Да чего она наколдует! — залился смехом Гиндгард и снова просунул меж прутьев палку, норовя ткнуть пленницу ещё разок. — Смотри, смотри, как дрыгается! Будешь знать, как королеву ведьмовскую на помощь звать. Ишь, удумала — молитвы наши уродовать!
Шантия отползла к стене и замычала; снять бы жуткую тряпку! Ведь всё можно объяснить, почему, почему варвары не могут просто дать сказать хоть слово?! Неужто думают — она способна к колдовству? Да будь так, она бы не стала и смиряться с ролью невесты, а после и наложницы, дракона, сожгла бы его дотла, так, что не осталось бы и пепла! Глаза слезились: не то от страха, не то оттого, что здесь, внизу, ещё больше чадящих свечей и горького дыма. И совсем нет воздуха, что уж говорить о каком-то там свете!
— Не надо! — взвизгнул коротышка, хватаясь за оружие. Само дёргается тело, сами вскидываются руки: защититься, не дать себя убить… А глаза не закрываются. Хотя очень хочется.
— Да не наколдует она, я тебе точно говорю! — потянулся к ключам — сердце упало: нет, только не заходите в камеру! Когда-то Шантия сказала бы: страшно сидеть за решёткой, будто ты не разумное существо вовсе, а опасный хищный зверь. Но ещё страшнее, когда исчезает и эта преграда меж тобой и теми, кто в самом деле мог бы называться тварями, тварями более жуткими, чем любой хищник.
— Во, смотри! — нет, только не убивайте, не режьте, не бейте… Губы затряслись, и Шантия вжалась в стену — нет, коротышка не достал меч, зато Гиндгард взялся за нож, потянулся к горлу… Нет, не думать об этом. Лучше вспомнить красивую песню о девушке, влюблённой в месяц, и представить: где-то в далёких горах сейчас слышат плач Вениссы, и, быть может, он тронет духов её земли, раз уж не удалось докричаться до Незрячей богини. Верно, и не мужчину вовсе означает месяц в сказке: нет, наверное, это лишь символ свободы — далёкой, желанной… Пресвятая Джиантаранрир, уберите железо от горла!
Со рта убралась тряпка под очередной взвизг коротышки и гогот Гиндгарда:
— Во, видал?! Я этих остроухих много порезал… Да чтоб шлюхи какой-то бояться? Низко, он говорит, на бабе срываться. Низко! — уберите, уберите, уберите! — А кабы не услыхали? Околдовала б кого, точно говорю! Вот, значит, сосунку урок — нечего лезть, мужчина лучше знает! Знатный, как же… Дерьмо у него, бьюсь об заклад, не с позолотой, а руки, ноги — всё из мяса, всё топором рубится. От титьки оторвался — и командовать! Правильно говорю, а, шлюха?