Нельзя сопротивляться. Как нельзя и позволить бешеной фурии себя убить!
Пока разум пытался найти решение, тело отбивалось, но отбивалось крайне вяло. Мир в глазах темнел, наливаясь сиреневой и расплываясь множеством кругов. Такие же круги идут по воде, если бросить в спокойную гладь камень или хотя бы малую каплю. В сгущающемся полумраке что-то громыхнуло — почудилось?..
А затем на лицо полилось что-то липкое и горячее, а стальная хватка ослабла.
Как же это похоже на один из многочисленных снов! На самом деле, верно, она сейчас спит в своей постели, беспокойно ворочаясь. Она не может лежать на королевском ложе, глядя в потолок и силясь спихнуть с себя отчего-то потяжелевшее тело королевы.
Тело. Потому что прежде полные ярости глаза смотрят теперь в пустоту, а из разрубленной шеи струится кровь. Потому что стоящая у изголовья Кьяра убирает в ножны клинок, нараспев бормоча молитву.
— Вы… почему вы… — Всё ещё тяжело дыша, Шантия дотронулась до собственного горла. Она смирилась с тем, что однажды придётся увидеть гибель супруги людского вождя; смирилась, что та падёт от её руки. И потому вместо облегчения пришло недовольство — недовольство зверя, у которого некстати выскочивший перед носом соперник отнял уже почти давшуюся в руки добычу.
— Она была одержима. Одержимых убивают.
Голос вернулся — и Шантия совершенно искренне закричала, отшатываясь от тела и торопливо стирая кровь с платья и лица. Нет, нет, её не заподозрят, конечно, не заподозрят! Всё в порядке, убийца — вот она, стоит, не скрывая совершённого преступления!
Она отняла добычу.
— Почему, почему вы… — уже громче и увереннее повторяла она, обрывая речи на полуслове. Никто, никто не должен знать, что остаток фраз «убили её раньше меня».
А то, что есть, вполне сойдёт за слёзы испуганной кроткой девочки.
Постепенно отступала фиолетовая темнота, сменяясь жаром натопленной комнаты — и один взгляд, полный ненависти, сменился другим. Вот только вбежавший Кродор смотрел не на Шантию, вовсе, кажется, не замечая её присутствия. Нет, тот взгляд метался от мёртвой супруги к её сестре с окровавленными руками.
Каково это, скажи? Каково это — не знать, хочется ли тебе больше убить или плакать?..
В отличие от бывшей наложницы, дракон определился быстро: оскалив клыки, он кинулся к убийце. Давай, давай, сверни ей шею голыми руками! Отомсти за отобранную жертву, отомсти…
— Я спасла её душу, — Кьяра говорила без сожаления, без дрожи в голосе, будто бы только что лишила жизни не родную сестру, а незнакомку. — Умри она от болезни — и не видать ей небесных степей. Умереть от меча или стрелы, сохранив разум, — достойная гибель. Я не стану сражаться с тобой.