— Но вам показалось, показалось… — взмолился Зееблатт. — Вы все не так представляете, господин Хартман. Все намного, намного сложнее, чем вы думаете.
— Это совершенно не важно. Думать будут в другом месте. Там вас выслушают.
— Поймите, я больной человек, — завёл было Зееблатт, — у меня грыжа…
Но Хартман резко его оборвал:
— Оставьте это. Иначе я встану и уйду.
— О, нет, — испугался Зееблатт и даже попытался удержать его за руку. — Что вы от меня хотите в обмен на… на эту… эти подробности, которые вы должны будете скрыть… дать слово…
Хартман устало вздохнул:
— Я же вам уже трижды говорил… Ну, хорошо, повторю еще раз. Последний.
— Да-да, я весь внимание. — Зееблатт с готовностью выпрямился, выставив мокрое от пота лицо с трясущимися щеками. Он ничего не помнил. — Слушаю, господин Хартман. Еще раз — и всё. Весь внимание. Слушаю вас всецело. Да-да?
— Постарайтесь уяснить, Зееблатт, что шутки кончились. У вас не так много времени, чтобы спасти свою шкуру.
— Да-да, разумеется. — Зееблатт принялся лихорадочно грызть ногти. Не выдержав, Хартман слегка треснул его по руке и продолжил:
— Итак, мы с вами установили, что вы пользуете некоторых физиков из Института кайзера Вильгельма и Высшей технической школы. Так?
— Да-да, именно. Меня допустили до обслуживания ученых из этих вот учреждений решением сводной комиссии департамента минздрава и третьего управления РСХА. Я работаю официально. Но, конечно, отношения часто выходят за рамки… Что вас интересует, господин Хартман?
— Кто? Риль, Дибнер? Кто?
— В основном это пожилая профессура: Кеплер, Айсхоф, — с воспаленным рвением поведал Зееблатт. — Есть двое сравнительно молодых с осложнением после трипперной болезни. Дибнера я консультировал, но вмешательства не потребовалось, и я с ним больше не общался. Вы же не станете меня губить, господин Хартман?
— Доводилось ли вам говорить с кем-то из них о новом оружии, имеющем в своей основе управляемую цепную реакцию?
— Конечно… то есть… а как же? Об этом все говорят. Чудо-оружие… и прочее.
— Нет, — отрезал Хартман, — именно с ними и именно об оружии? Точнее — о бомбе?
— Вы знаете, что-то такое иногда прорывалось. Отношения между больным и доктором, знаете ли, предполагают особую доверительность. Людям хочется высказаться, показать свою значимость. Особенно когда они обеспокоены своим здоровьем. Бывает, да-да, бывает… Но это так, в порядке общей болтовни… Я же ничего в этом не смыслю.
— Успокойтесь, от вас не потребуется вникать в физические теории.
— Скажите, я могу быть спокоен, что вы не станете меня губить?