— Усоль! — Оной показал в сторону деревни. По-русски говорил плохо, короткими, прерывистыми фразами.
— Продашь продукты?
— Мало, мало есть… — и все время улыбался.
— Молоко надо… Детско, ребьонок, — объяснял ему Данилович.
— Ребенок, молоко… понимаю, понимаю. Пошли, — решил Егоров, и они двинулись в сторону деревни. Шли за ним, хоть и не были уверены, кто он такой и что их там ждет.
— Была-не была, в крайнем случае милиция нас обратно в Калючее отошлет.
— Или еще дальше на каторгу загонит.
— А не все ли равно?
— Мой дом! — Бурят показал на засыпанную снегом по самую крышу избу.
Подворье Егорова состояло из довольно большого деревянного дома и низкой хозяйственной пристройки. Комната, в которую он привел гостей, была просторной, с большой русской печью, в которой весело горел огонь. Освоившись с полумраком, гости с любопытством озирались вокруг. В комнате находились двое стариков, вероятно, родители Егорова, три молодые женщины и несколько маленьких детей. Все молча разглядывали пришельцев. Одна из женщин помогла охотнику, повесила ружье и вынесла в сени зайцев. Вторая раздувала огромный закопченный самовар. Третья, самая младшая, унизанная бусами, с узорчатой повязкой на лбу, пряталась в темном углу в окружении ребятни. Дед сидел на покрытой шкурами лежанке и курил трубку. Бабка тоже с трубкой в зубах возилась с горшками у печи. Егоров разговаривал с семьей по-бурятски, временами показывая в сторону гостей. Они поняли только одно повторяющееся слово «поляк». Семья молча слушала, старик понимающе кивал головой. В избе было жарко, душно, воняло шкурами, старым жиром, людским потом. Но чисто. На деревянном полу лежали волчьи и медвежьи шкуры. В углу на полочке стояла небольшая фигурка Будды. На стене висел бумажный портрет улыбающегося Сталина. Охотник, проследив за их взглядами и догадавшись, что их интересует, показал на портрет.
— Сталин! Самый большой начальник! Харашо! — улыбнулся и добавил: — Будда, — тут он показал на деда, — тоже харашо. Садись, поляки, чай пить будем.
За длинный низкий стол с лавками по бокам уселись только мужчины. Женщины подавали к столу. Чугунный котелок с тушеной олениной, кипящий самовар, чайник с заваркой и красная мороженая брусника в посудине из березовой коры, называемой здесь «туеском». Хлеба не было. Хозяин насаживал на нож огромные куски мяса и клал перед каждым на удобных дощечках, заменяющих, вероятно, тарелки. Чай пили из старых закопченных жестяных мисок. Чай соленый. Данилович, желая завоевать расположение и отблагодарить за гостеприимство, достал из рюкзака бутылку водки и вручил Оною.