Сегодня Кар сказал, что не желал моей смерти. И в то же время спросил: зачем я заставил его ее пережить?
Почему он хотел задать именно этот вопрос? Проехав сотни рисаннов, добравшись в одиночку в эту несусветную глушь, он сказал, что желает выяснить только это. И для чего-то использовал именно такую формулировку: пережить. Не узнать о моей смерти, не заставить его сомневаться… именно пе-ре– жить! Если хорошенько вдуматься, довольно страшное получается слово. Ведь оно означает не просто получить плохое известие. Это значит пройти через что-то очень скверное. Преодолеть. Переступить через какое-то событие, по силе сравнимое лишь со смертью.
– Почему ты так сказал, Кар? – холодея от жутковатой догадки, прошептал я, тщетно пытаясь отыскать в толпе императора. – Почему ты должен был это переживать? Это ведь была сугубо моя проблема, разве не так?
Да нет… не может этого быть! Я ведь тогда отключил боль. Убрал все эмоции. Даже через перстень Карриан не мог их от меня заполучить. Я бы не позволил!
Но тут в грудь меня толкнула подзабытая печать, и я с ужасом вспомнил, что мы с императором были синхронизированы дважды. Первый раз, когда я подобрал из фонтана проклятый перстень. И второй, когда умирающий император Орриан перекинул часть ниточек со своей печати на страдающего сына.
Я тогда не придал этому большого значения. Ну, перекинул и перекинул. Эти нити что капля в море, и они не обязывали меня беспрекословно подчиняться. Фактически их наличие означало, что я должен был исполнить лишь один приказ императора. Последний. И я его исполнил. После чего рассудил, что раз новый повелитель от меня отказался, у меня есть полное право его покинуть.
Но что же тогда произошло между нами в ту ночь, когда я был ранен, а Карриан едва не погиб?
Я хорошо помню, как зол он был, узнав, что за «невесту» ему по ошибке предназначил перстень. И еще лучше помню, какие чувства испытал сам, когда с досадой нацепил на палец кольцо, желая доказать, что не лжец.
Растерянность, отчаяние, боль… вот что превалировало тогда среди эмоций Карриана. Ярость, конечно, тоже была. Обида, горечь, сознание совершенного предательства. Но до определенного момента ярость стояла где-то на втором плане. Мы поругались. Не столько из-за самого перстня, сколько по причине того, что у меня не хватило мужества открыть ему всю правду. Карриан, само собой, обозлился еще больше. Но я только сейчас подумал, что раз уж мы в тот миг оба носили кольца, то и наши чувства должны были стать тогда общими. То, что злился он, вывело из состояния равновесия и меня. Вот почему я его ударил. Вот почему в тот день меня обуяло такое бешенство. Мои эмоции передались ему. Его вернулись снова ко мне… В том неуравновешенном состоянии, в котором мы находились, просто удивительно, что мы не поубивали друг друга сразу.