Не оттого ли Сева и выстрелил в несчастного Сурикова?
— Прошу тебя, кончай. Никакого там «до завтра» и близко не было. Я к нему заходила часа на два. Причем полтора мы проводили за столом!
— Замолчи… пожалуйста!
Она и сама поняла, что сморозила: два часа минус полтора — все равно тридцать минут остается!
И Надька взяла единственно возможный сейчас тон:
— Хватит, Сева! Давай о деле.
— Да, — ответил он после долгой паузы, — хорошо, ты права.
Рука его снова была на ее животе, но теперь уже вовсе не покоилась.
— Сева, не надо. Ну, Се-ва! Ну, Севочка…
Пустые хлопоты.
Разговор прервался еще примерно на час. И, отдыхая после очередной счастливой смерти, Надька думала, объясняла себе, что Сева не зверь какой-нибудь, не подонок, который, убив врага, с наслаждением шворит мягкую самку. Как раз это и есть его шанс как-то оттаять, остаться человеком… Он же просто без меня жить не может!
И нашла наконец единственные слова:
— Там… ты все это сделал… из-за меня? И обняла его, и прижалась. Уж, кажется, за эти недели так отдавалась, что прекраснее невозможно. И вот нашла силы, чтобы еще прекраснее. «Я для тебя столько всего сотворю… если ты захочешь… разрешишь…»
И получила такой невероятный ответ… Ничего в мире не осталось, кроме ее дикого мяуканья да развратнейшего скрипа кровати — вот тебе и вся Галактика… А ведь раньше эта крепко сколоченная кровать в жизни не скрипела! Теперь же выла, как сама Надька, шаталась и, того гляди, готова была рухнуть в преисподнюю.
* * *
— Надь, у тебя ведь есть знакомые, ты можешь доллары продать?
Вот уж какого вопроса она… ну, ни грамма не ожидала!
— Какие, Севочка, доллары?
— Мои две тысячи.
О, Господи! Сколько, веревочка, ни вейся, а конец придет!
— Я здесь два месяца, так?.. И ты же сама тогда говорила, что это на рубли тысяч сто пятьдесят или даже двести. Даже пусть сто — лишь бы сразу. И навсегда отсюда!
Что за день сегодня ужасный? Не успела за Лешу лоб перекрестить, теперь это! Она тихо убрала Севину руку со своего живота. Надо было вылезать из кровати. Надо было сесть на стол и глядеть друг другу в глаза.
Собралась с духом:
— Севочка! У нас нет с тобой никаких двухсот тысяч. «Да и что такое двести тысяч, милый ты мой!» Но об этом она ему скажет позже, когда Сева переварит… эх, сколько ему, бедному, переварить придется! Надька правильно боялась, но все ж несколько излишне, потому что не учла, ее любимый стал другим человеком.