— Вот что, — сказал Риндир Бранни наверху. — Ни на какую кухню ты с этим мешком ходить не будешь. Я сам все сделаю.
Он уже подозревал, что устроит ему антрополог за то, что не пригласил на обряд. А уж что с ним сделает Аурора за непосредственное вмешательство в здешнюю политику — не хотелось и думать. Но если прятаться за девичьей спиной — еще хуже. Противнее. Да и в бронекостюме, обеспечивающем невидимость, Риндир не рискует. А вот Бранни — очень даже наоборот. И если Трилл временно оставил ее в покое — это вовсе не значит, что бросил следить за ней.
— Нет.
— Да. Укрывайся и спи.
Она сделала гнездо из одеяла. Долго утаптывала холодную соломенную подушку. Улеглась в позе зародыша, чтобы чувствовать себя в тепле и безопасности — даже если это вовсе не так. А Риндир мысленно стал напевать вместо колыбельной Гумилева:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки. Колени обняв,
Послушай: далеко-далеко, на озере Чад,
Изысканный бродит жираф.
Странные ассоциации иногда приходят в голову.
Бранни никак не засыпала, лежала, едва слышно всхлипывая, и штурман готов был изгрызть себя за то, что не может толком ее утешить. Он вызвал дрон и отправил часть зелья Любу на анализ. Вскоре пришел ответ:
— И для кого же собрано такое сильное слабительное?
— Для воинства Судии.
— А, тогда ладно. И не звони, я уже сплю, — и врач подкинул картинку себя самого, распахнувшего рот в душераздирающей зевоте. За это время Бранни наконец заснула и пропустила забавное зрелище: четыре дрона-стрекозы, проталкивающие бронекостюм в узкое окно. Сам Риндир тихонько «кекал», тряся головой, вспоминая нарытый им во вселенской паутине дорожный знак: на желтом треугольнике гигантский черный комар, несущий маленького человека.
Отпустил технику. Распревратился. Влез в бронекостюм и, слившись с окружением, потащил на замковую кухню упиханный за пазуху мешок. Штурман хорошо усвоил план замка и расписание движения стражи, потому обошлось без эксцессов. В особо проблемных местах он, прилипая присосками, просто проползал по потолку, ругаясь на нервюры, затрудняющие движение.
Кухня впечатляла размерами и сложностью мироустройства: очаги в очагах, печки хлебные и духовки от малых до огромных, вертела для запекания быков и вертела для миниатюрных птичек, утварь известная и вовсе не знакомая. Длинные столы, лавки, полки, колеса с подвешенной дичью, жерди со свисающими пучками пряных трав. Бочки с питьем, лежащие друг на друге, выпирая краниками. Лохани с рыбой. Внушительные засовы на низких дверях кладовых. И, опять же, нервюры в два кирпича, ребрами торчащие из закопченного потолка.