– О, привет! Я и не знала, что ты там, – начала она, когда он входил, все еще вытирая руки о джинсы. – Я как раз завариваю чай. Будешь?
– Конечно! Спасибо. Как дела?
«А как у тебя дела? Что случилось? Почему ты не можешь подавать? Как ты с такой подачей остался за бортом?»
Но плюхнувшись на стул, вслух она произнесла:
– Все хорошо. Как ты устроился?
– Не могу сказать, что я так уж много здесь повидал. Мне нужно походить еще немного.
– Я тоже часто говорю нечто подобное себе, поверь мне, – успокоила она Дина, теребя солонку. – И я уверена, что у тебя последние несколько месяцев в Нью-Йорке были тяжелыми… с точки зрения личной жизни.
– Можно и так сказать, – ответил он с едва заметной улыбкой. – Мне казалось, что это едва ли заметно.
Эвви прислушалась к тиканью часов. Ей было интересно, скажет ли он что-нибудь еще, но он не говорил. Они сидели, молчали, и ничего не происходило. Чайник уже закипал, издавая звук, похожий на долгий, очень долгий выдох, а они все еще сидели за столом на кухне. В груди у нее все сжалось.
Она отставила солонку и начала свою речь:
– Сегодня была поминальная встреча на годовщину смерти Тима. Мы посадили дерево.
Эвви была уверена, что Дин должен быть поражен тем, что она так сразу рассказала ему об этом. «Просто обязан», – уверила она себя.
– Святые угодники. – Дин наклонился вперед, но она не торопилась продолжать. – Как все прошло? – спросил он.
Она знала, что они нарушают договоренность, пробивая маленькую дырочку в лодке, в которой решили плыть. «Пусть это будет только один раз, – решила она. – Ведь дыру всегда можно залатать».
– Ну, многие говорили о том, какой он был замечательный. Так что прозвучало много приятных слов для его мамы и папы. У него было много друзей. И, да, так оно и было. Одна дама своровала стихотворение с телешоу, так что я думаю, что ее могли бы дисквалифицировать, будь это Олимпиада. Пришел один пациент, которому Тим здорово помог, и у него было много что сказать.
Эвви потерла затылок.
– Как все это для тебя? – поинтересовался Дин.
Она наморщила лоб:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты говоришь, это было волнительно и приятно для его папы и мамы, а то – для его друзей. А что было приятно для тебя?
Эвви облизнула губы:
– Хм… – Она не могла в это поверить. Теперь и она готова была заплакать. Сейчас, на кухне, заваривая чай, она разговаривала с кем-то, кто пока еще даже толком не был в статусе знакомого, и едва не расплакалась. Когда сажали то мемориальное дерево, она буквально молилась о том, чтобы у нее появилась хоть одна слеза. Все остальные шмыгали носами, а у нее не было даже кома в горле. А тут вот тебе на… Эвви сделала пару глубоких вдохов, стараясь выглядеть так, будто думает, что сказать. Наконец успокоилась.