— Да вот, хотя бы в покушении на жизнь господина Мармеладова.
— При помощи горчицы? Не смешите, — генерал уже взял себя в руки и говорил развязным тоном, как человек, которому совершенно нечего бояться. — Вряд ли суд признает мою вину.
— Тогда… Э-э-э… В убийстве химика.
— Опять промах. У вас нет ни единого факта, доказывающего, что я встречался с покойным.
— Но вы… — следователь замешкался. — Вы присылали адъютанта, чтобы справиться о здоровье отравленного!
— Мой адъютант будет это отрицать. Яким и кучер — тоже. У вас останется лишь слово вдовы, которая, насколько мне известно, и сама под подозрением в этом расследовании.
— Но яд… Яд, который сейчас хранится в полицейском участке. От такой улики вы не отмахнетесь!
— О, я буду утверждать, что вижу эту склянку впервые. Ни одного документа, связывающего меня с горчичным газом, не найдете. В нашем ведомстве секретность — не пустой звук.
— Но… Но… Но…
Генерал застегнул воротник мундира и спросил официальным тоном:
— На каком же основании вы собираетесь меня арестовать?
Шпигунов бросил умоляющий взгляд на сыщика, тот отщипнул хлебный мякиш и произнес:
— На основании вашего признания в убийстве химика и в измене государю.
Генерал засмеялся — искренне, в полный голос, окончательно избавляясь от нервного напряжения последних минут.
— Ха! Признание? А кто его слышал, кроме вас? Слово сыщика против слова генерала. Что перевесит в суде? Кому поверят?!
— Однозначно, вашему слову, — склонил голову Мармеладов.
— В таком случае, нам не о чем больше говорить. Я ухожу!
— Не торопитесь, пан отравитель, — Конрад Дульцкий вылез из-за высокой спинки дивана. — Умоляю, задержитесь еще на пару мгновений.
Генерал нахмурился:
— А ты кто такой?!
— Моя фамилия не имеет никакого значения. Запомните другую: Берлинер. Эмиль Берлинер, изобретатель диска для записи звука.
Он поднял с пола граммофон, нежно и ласково, как упавшего на землю ребенка, перенес к столу и примостил на углу, рядом с подносом.
— К сожалению, звуковую дорожку длиннее семи минут на этих дисках сделать не получается. Поэтому мы договорились об условном знаке: когда пан сыщик щелкает пальцами, я включаю аппарат… Так-с… Готово!
Звуковой мастер крутанул ручку и поставил иглу на середину диска. Из трубы послышался вполне узнаваемый голос:
— …продам Его Императорскому Глупейшеству! Я ненавижу…
Генерал рванулся к граммофону, но Шпигунов перехватил его запястье и вывернул руку.
— Аааааай! Пусти, сволочь! Пусти-и-и!
Злодей скрючился и завизжал, как побитая собака. Полицейский следователь потащил его к двери, отдавая приказы на ходу: