Замок спутники покинули спокойно и, одолжив в конюшнях легиона верховых, выехали из городских ворот на север — к плантации Дрена. Где трактом, где напрямик добрались к полуночи до места. И, оставив гуаров под укрытием берега, перебрались на другую сторону потока, служившего естественной границей угодий Ведама. В небе над ними один за другим проплыли два нетча с просвеченными лунами синими куполами.
— Отвязались коровы… — прошептала Ильмени, задрав голову. Нырнула в тень ящиков, загромождавших пристань. За ней последовали Лин и Аррайда. Впереди трижды мелькнул и погас синий огонек — Черрим с Эдвиной давали знать, что усыпили стражников. Путь на плантацию был открыт.
— Пригнись, — Ильмени Дрен нажала на затылок Аррайды, хотя за ящиками, загромождавшими пристань, их и так не было видно. — Как бы пастух не выскочил. Мы у него, как на ладони.
И, задрав голову, несколько секунд напряженно взглядывалась в крышу ближайшей к ним хижины и старалась уловить малейший скрип — лестницы или двери. Наконец выдохнула:
— Идем.
— Вы там заснули, что ли? — заворчал бойцовый котище нетерпеливо. Стражники были аккуратно упакованы и уложены вдоль дощатой стены, из щелей которой прорывался могучий храп — вероятно, того самого пастуха.
Ильмени подняла руку: «Внимание!» — и заняла место во главе отряда. Шли они впятером, оставив эшлендеров в резерве. Чтобы те вмешались, если основной отряд до рассвета не возвратится.
Впрочем, дочь герцога Дрена была уверена, что спасать никого не придется. Цепочка часовых вокруг поместья была достаточно редкой, чтобы войти без шума и пыли. Надсмотрщики и сторожа не боялись тех, кто придет снаружи. Они боялись тех, что внутри — рабов. И потому на ночь запирали их в хижинах и даже сажали на цепь. А выпускали псов. Которых Ильмени прикормила заранее. Да и госпожа Элберт держала свитки подчинения наготове.
— Третья… пятая… здесь.
Лин с Ильмени, остались, как уговорено, караулить снаружи. Черрим с Эдвиной и Аррайда вошли внутрь. Двери даже не скрипнули — столько было в петли залито масла. Хижину освещал сальный огарок, бросал дрожащие отсветы на сваленные вдоль стен корзины и ящики, обломки досок, подпиравшие гнилые стены, рухлядь пыльную настолько, что предназначение ее не угадывалось. Аррайда аккуратно прикрыла двери и прислонилась к ним спиной. Здесь пахло гнилью и чем-то приторным — то ли патокой, то ли подкормкой для растений. Впереди кто-то громко, с присвистом сопел. В коричневом плаще спящий практически сливался с мебелью, уложив голову на руки, скрещенные на столешнице, седалищем упираясь в массивный табурет. Черрим свойственной хаджитам неслышной походкой обошел незнакомца, наклонился, пытаясь заглянуть в лицо. Потом осторожно, двумя когтями, потянул с него капюшон. Обнажился безволосый, бугристый, морщинистый череп неестественно серого колера.