– Убирайся отсюда! Не смей прикасаться ко мне!
Боль и унижение оказались сильнее, чем она могла выдержать. Керби лягалась, пихалась, затем вырвалась, соскочила с противоположной стороны кровати и свирепо смотрела на него опухшими глазами, хотя рыдания все еще душили ее.
– Как ты смел явиться сюда?! Убирайся к дьяволу!
– Ты оставила свою сумку. – Он явно выглядел глупо, растянувшись на ее кровати, поэтому встал и повернулся к ней лицом. – А поднялся потому, что услышал, как ты плачешь. Я не хотел этого. Я не знал, что могу заставить тебя плакать.
Керби вытащила из тумбочки коробку с салфетками и вытерла лицо.
– Почему, интересно, ты решил, что я плачу из-за тебя?
– Ну, поскольку за последние пять минут ты вряд ли столкнулась с кем-то еще, кто мог так расстроить тебя, это разумное предположение.
– О, ты разумный, Брайан! Всегда был разумным. – Она выдернула еще несколько салфеток, усыпав ими пол. – Я просто побаловала себя. В конце концов, имею право! А теперь я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
– Если я тебя обидел…
– Если?! – В бешенстве она схватила коробку с салфетками и швырнула в него. – Если ты меня обидел, сукин ты сын? Что я, по-твоему, – резиновый мячик? Шлепнешь – и он отскочит? Ты говоришь, что любишь меня, потом спокойно заявляешь, что все кончено…
– Я сказал: мне кажется, что я начинаю влюбляться в тебя. –
Он счел жизненно важным подчеркнуть это различие. – И вовремя прекратил это.
– Ты…
Бешенство действительно окрашивает все в красный цвет, поняла Керби. Все стало огненно-красным. Она схватила первое, что подвернулось под руку, и швырнула.
– Господи, женщина! – Брайан увернулся от маленькой хрустальной вазы, пулей просвистевшей у его уха. – Рассечешь мне лицо – тебе же и зашивать!
– Черта с два! – Она схватила пульверизатор с любимыми духами и бросила в него. – Можешь умереть от потери крови – я и пальцем не пошевелю! Паршивый ублюдок!
Он нырял, уклонялся и наконец умудрился схватить ее, прежде чем она треснула его по голове тяжелым зеркалом в серебряной оправе.
– Я могу держать тебя столько, сколько понадобится, чтобы ты успокоилась, – задыхаясь, сказал он, прижимая ее к матрасу всей своей тяжестью. – Будь я проклят, если позволю тебе изуродовать меня только потому, что задел твою гордость.
– Гордость? – Керби перестала бороться, и ее высохшие от ярости глаза снова наполнились слезами. – Ты разбил мое сердце! – Она отвернулась, закрыла глаза и не стала сдерживать слезы. – Теперь у меня не осталось никакой гордости.
Брайан ошеломленно отстранился, а Керби повернулась на бок и снова свернулась калачиком. Она больше не рыдала, лежала молча, и слезы струились по ее щекам.