А вот ему что теперь делать?
Он пнул приоткрытую дверь квартиры. Попробовать найти здесь убежище? До ночи просидит, а потом что? Он поежился, вспомнив останки Вани-прораба. Тот с дуру решил из убежища выйти вечером, уж чего искал, куда шёл… Груда мяса и обломки автомата, только что узлом дуло не завязано. А самого Ваню только по ботинкам узнали. Нинка его потом к Михалычу и пошла, а куда теперь ей деваться – один Бог знает.
Степа вернулся за автоматом и зашёл в квартиру. Стандартная трёшка, мечта жителей позднего Союза. Он прошёл по засыпанным мусором коридору, кухне, в стене которой была дыра больше метра в диаметре. Наведался в довольно целый туалет, подсвечивая себе зажигалкой. Три небольшие комнаты. Собиратели из убежищ сюда не заходили, вещи почти все на месте, только раскиданы по полу вперемешку с обломками шкафов. Посуда – не кухонная, а какие-то рюмки, бокалы. Пивная кружка со счастливыми немцами в тирольских шляпах за круглым столом. Сама целая, только ручка отбилась при падении. У отца почти такая была…
Стёпа отбросил находку в стену, от чего кружка окончательно брызнула веером осколков.
Он зашёл в гостиную и присел на рваный, стоявший криво диван. Вот здесь до ночи можно побыть, а там – то ли ждать гостей, то ли самому… Два магазина. Столько и не надо, чтобы самому. Одного патрона хватит.
Стёпа выудил из кучи чью-то старую рубашку, отряхнул её и разложил на диване. На ней разобрал автомат, тщательно протирая от проникающей во все щели пыли. Смазал. Собрал заново. Взвел, щёлкнул. Пристегнул магазин и дернул затворную раму снова. Предохранитель, конечно. Всё по выученной наизусть инструкции, которая как «Отче наш» и «Yesterday» одновременно…
– Добрый день! Вы только не стреляйте…
Стёпа сам не понял, как оказался в углу комнаты, сжимая до боли в руках автомат. Палец на спусковом крючке, ствол в сторону входа.
– Кто здесь?
В коридоре захрустела штукатурка и в комнату медленно зашёл… Зашло… Вот хрен его знает, кто это, вообще?!
– Я без оружия, – мягко сказал вошедший. Развёл руками, медленно, подтверждая свои слова. Голову ему приходилось наклонять, и сильно горбиться, потому что даже так гость упирался макушкой в потолок. Из-за широких плеч выглядывали концы сложенных серых с красноватым отливом крыльев, а нижние края при ходьбе волочились по полу. Прекрасное лицо, словно вылепленное скульптором, ярко-синие глаза. Вместо привычных для Стёпы камуфляжных курток или обносков ещё тех, довоенных вещей, на госте была темно-серая грубая рубаха почти до пола.
– Я – ангел. Мы ищем выживших, чтобы спасти, – обыденно сказал вошедший и опустил руки.