Въ эту минуту, огромнаго роста лакей Андрей, за свой ростъ и представительность любимецъ барыни, показался въ дверяхъ и доложилъ, что пришелъ бурмистръ. Адмиралъ всталъ, не спѣша, твердо ступая, но прихрамывая, вышелъ. Это былъ сигналъ. Дѣти поднялись и, какъ стая галокъ, закричали:
— Скорѣе, скорѣе учиться.
— Мнѣ надо кончить до трехъ часовъ всѣ уроки, — сказалъ Сережа.
— И мнѣ,—заговорила Глаша, — непремѣнно.
— Почему? Зачѣмъ? Все Ракитины. Успѣете и туда: они обѣдаютъ въ половинѣ шестого.
— Я обѣщался прійти ровно въ три, — сказалъ Сережа.
— Кому это? И зачѣмъ обѣщались? нынче не праздникъ, а будни, и вы не можете располагать собою, — сказалъ нѣмецъ.
— Зачѣмъ? что вы его спрашиваете, — сказала Глаша: — развѣ онъ смѣетъ ослушаться Сони; что она ему прикажетъ, то онъ рабски исполняетъ. Приказала — и побѣжитъ, сломя шею. Если вы его не отпустите, онъ тайкомъ уйдетъ, хотя будетъ за то наказанъ.
Сережа вспыхнулъ.
— Экая ты… ехидная! Рабомъ я ни у кого не былъ и не буду.
— Правда глаза колетъ, — сказала Глаша спокойно, и ея притворное спокойствіе раздражило брата.
— Въ другой разъ за такую правду я… я тебя поверну по-своему.
— For shame! воскликнула Сарра Филппповна.
— Сережа, — сказалъ Степанъ Михайловичъ, — вѣдь это мало сказать глупо, это даже противно! Такъ говорить съ сестрою.
— Сережа! прошепталъ Ваня, взявъ брата за руку.
Сережа взглянулъ на брата и закусилъ губу.
— Вѣдь этакій огонь: какъ солома, такъ и вспыхнетъ, — сказала Вѣра.
— И какъ солома, — сказалъ тихо Ваня, — тотчасъ потухнетъ. А ты Глаша такая… такая…
— Какая? спросила она, вызывая его и смѣясь, — ну-ка, надумай какая? Какая? Ума не хватило!
— Вотъ, изволите видѣть, — сказалъ Сережа задорно: — она не жива, пока кого-нибудь не разсердитъ или не обидитъ.
— Ну, полно, стыдно, вѣдь вы ужъ не малыя дѣти, — сказала Сарра Филипповна. — Хорошо, что адмиралъ ушелъ, а то бы…
— Да этого бы и не было, — отвѣчалъ Степанъ Михайловичъ. — Ну, мальчики, маршъ, по-военному — давно пора за книги.
Всѣ разошлись, мальчики съ Казанскимъ, дѣвочки съ англичанкой.
Ровно въ половинѣ пятаго часа, адмиралъ въ сюртукѣ морской формы, застегнутомъ на всѣ пуговицы, съ Георгіемъ на шеѣ и въ петлицѣ, вошелъ въ кабинетъ жены. Она шила въ пяльцахъ, но была уже одѣта къ обѣду; она всегда надѣвала къ обѣду другое платье и другой чепецъ. На ней было фіолетоваго цвѣта красивое платье и кружевная черная накидка.
— Ну, что жъ, пора, — сказалъ адмиралъ, входя. — Какъ приказано, такъ я и явился.
Она улыбнулась, взглянула на него и полушутливо, полукапризно сказала: