— Да развѣ я о нихъ не думаю! Мнѣ, кажется, было бы легче самой всего лишиться, чѣмъ видѣть ихъ, — сказала Соня, и залилась слезами, а Сидоръ Осиповичъ разсердился.
— Ну, ужъ это слишкомъ, — сказалъ онъ съ досадой, — самой разориться! Благодарю покорно! Да не плачь же ты такъ. Я все для тебя сдѣлаю. Знаменское куплю на твое имя — оно будетъ твое: вотъ ты и зови сюда на лѣто друзей своихъ.
— Знаменское! Мое! Отнять его у Сережи! воскликнула Соня, — ни за что! Никогда!
— Ты совсѣмъ у меня дурочка, — сказалъ ей отецъ, — развѣ будетъ лучше, когда Знаменское купятъ чужіе люди, пойдутъ здѣсь все ломать и на свой салтыкъ передѣлывать, а ты будешь глядѣть и всякій день казниться. Вдобавокъ, лѣтомъ куда ты пригласишь Боръ-Раменскихъ? Къ намъ? они не поѣдутъ, какъ не ѣдутъ теперь въ нашъ московскій домъ. А если Знаменское будетъ твое и будетъ стоять пустое, ихъ упросить будетъ можно, а Серафимѣ Павловнѣ теперь и говорить не надо, что оно продано.
— Это ужасно! Ужасно! закричала Соня.
— Что ужасно? спросилъ ее отецъ.
— Что Знаменское мое, будто я его отняла у нихъ!
— А лучше, чтобы оно принадлежало чужимъ людямъ? Какъ хочешь! Будь по-твоему! За него Расторгуевъ даетъ 100 тысячъ. Онъ купитъ его, рощи срубитъ, оранжереи уничтожитъ, въ домѣ все распродастъ.
— Ахъ, нѣтъ! Нѣтъ, папа! Но нельзя ли сохранить его для нихъ? воскликнула Соня.
— Невозможно, — вступилась Зинаида Павловна: — они не въ состояніи имѣть роскошную подмосковную, притомъ отецъ твой, какъ истинный другъ, ничего имъ не скажетъ, но заплатитъ за Знаменское дороже, чѣмъ оно стóитъ. Такъ ли, другъ мой? Вѣдь ты въ состояніи это сдѣлать?
— Конечно. Если его продадутъ съ молотка, оно пойдетъ за безцѣнокъ, а я куплю его, какъ сосѣдъ, т.-е. дамъ вдвое. Для тебя, милая моя дочка… а ты владѣй Знаменскимъ и отца поминай, какъ онъ любилъ тебя.
Соня бросилась отцу на шею и покрыла его лицо, его руки нѣжнѣйшими поцѣлуями и горькими слезами.
— Глаша уѣхала въ Москву съ братомъ, — сказалъ Сидоръ Осиповичъ, — она теперь заберетъ такую волю, что бѣдная Серафима Павловна сдѣлается послѣдней спицей въ этой колесницѣ безъ вождя.
— Ну, нѣтъ, — сказала Зинаида Львовна, — Сережа не дастъ мать въ обиду. Онъ надъ ней будетъ стоятъ, какъ часовой на часахъ, и будетъ беречь ее, какъ сокровище неоцѣненное, да и сестру направитъ. По-моему, очень умно, что онъ взялъ ее съ собою искать квартиру. Глаша, увѣрившись, что онъ не имѣетъ желанія управлять ею и домомъ, станетъ помогать ему. Съ его стороны это очень тонко и ловко.
— Ахъ, мама! сказала Соня, — и не тонко и не ловко, а просто у Сережи такое доброе, чувствительное сердце, что онъ все угадываетъ и такъ поступаетъ, какъ лучше. Это у него даръ. Я не знаю, кто добрѣе Сережи! Развѣ только братъ его, милый Ваня!