Сережа слушалъ молча. Онъ не зналъ, какъ дотянуть мѣсяцъ, а мать говорила о ящикѣ у Шмита, извѣстнаго огромными цѣнами за свою работу.
— Принеси сейчасъ деньги и ступай заказывать ящикъ: время не терпитъ. Еще бы лучше, если бы ты нашелъ готовый.
Сережа вышелъ и принесъ матери 100 р. с.
— Вотъ все, что осталось до конца мѣсяца, — сказалъ онъ робко.
— Какъ! воскликнула она, отстраняя радужную сторублевую бумажку, — сто рублей! Да что же я могу сдѣлать на этотъ грошъ? А у насъ число… Какое число?
— 18-е, мама; до конца мѣсяца осталось почти двѣ недѣли; но если не покупать ничего кромѣ пищи, то денегъ достанетъ даже съ излишкомъ: дрова, овощи закуплены, мѣсячная провизія тоже, за квартиру за полгода уплачено, жалованье людямъ роздано.
— Боже мой! Всплеснувъ руками, воскликнула Серафима Павловна: — мы нищіе! Нищіе!
— Мама, насъ семья небольшая. Люди живутъ прилично, безъ нужды, получая гораздо меньше нашего. Все дѣло въ томъ, чтобы не тратить на пустяки. Потерпите, мама милая. Когда я выйду изъ университета, я…
— Не говори мнѣ пустяковъ! Изъ университета! Надо прожить эти 4 года! Да и какая еще найдется служба, какое мѣсто?… Не сдѣлаютъ же тебя сразу министромъ.
— Конечно, но я начну, какъ всѣ, съ маленькаго мѣста, но буду стараться…
— И умирать съ голоду! А сестры? А я? Что съ нами станется? Сестрамъ выѣзжать надо. Запереть ихъ что ли?
— Зачѣмъ запирать? У насъ есть родство, знакомство, мы можемъ жить прилично.
— На эти деньги? Я не умѣю! Это невозможно!
Она опять расплакалась и ушла въ свою спальню.
Сережа сидѣлъ у себя, погруженный въ мрачныя мысли. Онъ чувствовалъ всю тяжесть бѣды, обрушившейся на нихъ и свое совершенное одиночество. Ни у кого не могъ онъ искать поддержки, ему приходилось самому поддерживать другихъ — мать, сестеръ и бороться съ мелкими непріятностями и избалованной прислугой. Сестры мало бывали дома; онѣ уходили съ няней къ роднымъ, убѣгая изъ дома, въ которомъ ихъ томила тоска, слезы матери и тяготили домашніе недостатки и непривычная жизнь въ небольшой, тѣсной квартирѣ. Сережа никуда не ходилъ кромѣ университета, потому что не хотѣлъ оставить мать одну.
Вечеромъ этого дня Сережа сидѣлъ у себя въ каморкѣ, не читалъ, не писалъ, даже не думалъ. На него нашла тоска; онъ не имѣлъ силы выносить жестокое испытаніе. Такъ засталъ его Степанъ Михайловичъ.
— Что жъ, батенька, — сказалъ онъ ему, — только что ступили самостоятельно на дорогу жизни, такъ и раскисли. Не того я ждалъ отъ васъ! Да и отецъ вашъ не такъ судилъ о васъ. Онъ возлагалъ на васъ большія надежды; онъ былъ увѣренъ, что въ васъ есть сила.