– Тогда перестань предсказывать, что она сделает меня несчастным, – отозвался я, заплатив за свой сэндвич буфетчице. – Чего ты вообще так загоняешься по этому поводу? Насколько хорошо вы друг друга знаете?
– В библейском смысле – хорошо, Фолкнер.
– Угу, я в этом уверен.
– Ну, наши команды иногда вместе тусили. Мы приглашали друг друга, устраивая вечеринки в гостиничных номерах. Не обошлось и без легких заигрываний. В один день она ведет себя так, будто не может жить без кого-то, а в другой – уже полностью теряет к этому человеку интерес. За ней тянется длинный след из разбитых сердец, и она то ли этого не осознает, то ли ей наплевать.
Я получил от буфетчицы сдачу.
– В этом вся проблема? Боже упаси когда-нибудь рассказать тебе, что творится в теннисных лагерях, – ответил я, взяв несколько салфеток.
– Я бы сейчас неприлично шутканул, да боюсь, буфетчица этого не оценит. – Тоби подхватил пластиковый контейнер с «курицей генерала»[31] и, с подозрением поводив над ним носом, протянул буфетчице помятые доллары. – В этом году Кэссиди какая-то другая. Я не понимаю, что изменилось, но у меня нехорошие предчувствия. А теперь скажи мне, это вообще «генеральская курица» или нечто неопознаваемое?
– Выглядит мерзко.
– Ясен пень. Но эта мерзость напоминает тебе что-нибудь? – с надеждой спросил Тоби. – Быть может, «курицу генерала Тсо»?
Я взглянул на нее еще разок.
– Это генерально-мерзкая курица, – сообщил я ему.
– Хм-м, – горестно оглядел ее Тоби. – Наверное, ты прав.
На выходных я с головой ушел в домашнюю работу. Морено хотел «пробное сочинение» по «Гэтсби», которое отличалось от обычного сочинения тем, чего не существовало в природе. Тренер Энтони хотел ко вторнику пятьдесят ключевых терминов, записанных от руки – чтобы мы не копипастили. По математике тоже дали задание на дом. Единственное яркое мгновение подарил мне воскресный вечер, когда Кэссиди наконец-то посигналила фонариком из окна своей спальни.
«Привет, – посветила она мне дважды. – Привет. Привет».
Я помнил азбуку Морзе со скаутских дней, поэтому сразу потянулся к выключателю настольной лампы и ответил ей: «Привет». Надеялся, что она попросит меня тайком выбраться из дома и встретиться с ней в парке.
Однако окно Кэссиди после моего ответа оставалось темным, хотя она прекрасно знала, что я за ним наблюдаю.
Спать я лег с мыслями о ней: об изгибе ее спины в легком ситцевом платье, о ее заплетенных и уложенных короной волосах, о ее прыжке с высоты качелей и о том, как она уезжала от меня, делая ровный круг на велосипеде – казалось, вокруг целого Иствуда, вокруг всей Калифорнии, – а я оцепенело стоял, провожая ее тоскливым взглядом.