– Ты занял место под деревом. Может, он «шаттенпаркер», – отозвалась Кэссиди, включив радио. Понажимала на кнопку настроенных волн и, получив три коммерческих радиостанции кряду, сдалась.
– Что такое «шаттенпаркер»?
– Это немецкое слово, – улыбнулась Кэссиди. – Грубое. Означает человека, всегда паркующегося в теньке, чтобы салон машины не нагревался. В немецком полно крутых оскорблений.
– Например?
– Эм… – Она на секунду задумалась. – «Фондоухер». Тот, кто терпеть не может холодный душ. А особенно мне нравится «бакпфайфенгезихт». Переводится как: «лицо, напрашивающееся на кулак». Очень по-шекспировски.
– Где ты всему этому научилась? – покачал я головой.
– А тебе что, никогда не бывает скучно? – ответила она вопросом на вопрос.
– Бывает. Но я при этом не набиваю в «Гугле» немецкие оскорбления.
– Почему? Интересно же!
Я пожал плечами и выехал на шоссе.
– Наверное, мне просто не приходило это в голову.
– А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? – игриво спросила Кэссиди.
– Что?
– Что я не видела твоей спальни.
К счастью, родители уехали покупать новые люстры, или светильники, или лампы – в общем, что-то в этом роде, я не особо слушал утром мамины объяснения. Главное, их не было дома и они еще не скоро вернутся.
– Мне стоит бояться? – осторожно поинтересовалась Кэссиди по пути в мою комнату. – Бардака и сырного запаха, как часто бывает в спальнях парней?
– Сто́ит. Еще все стены у меня завешаны плакатами с девушками в бикини. А прикроватная тумбочка забита лубрикантами.
– Я бы разочаровалась, если бы это было не так, – рассмеялась Кэссиди.
Мне нечем было похвастаться в своей комнате, кроме как огромной кроватью. И чистотой. По вторникам приходила уборщица, но если у меня было грязно, мама сама поднималась и наводила порядок – то есть шарилась по моим вещам. Я старательно этого избегал.
Плакаты на стенах мне вешать не разрешали, поэтому я украсил спальню двумя распечатанными фотографиями в рамах: Макинроя и Флеминга на Уимблдоне[38], да несколькими картинками с яхтами и морскими видами, хотя сами мы в плавание никогда не ходили. В большом книжном шкафу у меня стояли фотографии со школьных танцев и лежала парочка игровых приставок. На месте теннисных призов, которые я убрал в стенной шкаф, зияла пустота.
Я открыл дверь, и Купер первым метнулся в комнату, прыгнул на постель и положил морду на мой игровой контроллер.
– Свали, Купер! – засмеялся я.
– Оу, бедняжка. – Кэссиди села на кровать и почесала его за ухом.
– Ты мне этим не помогаешь.
– Зачем тебе изображение парусника? – спросила она.